— Не нужна! — вторит ей дед.
— Если бы лютый враг сказал, что она — не родная дочь, я бы не поверил, а то ведь кум сказал. Ему врать нет смысла! — рассудил отец Юлии Михаил Григорьевич.
Так захлопнулась перед дочерью дверь отцовского дома. И хотя не оставили в беде девчонку с матерью соседи, можно ли залечить глубокую рану в сердце? Чужие люди им стали родными, а вот родной человек отвернулся.
— Уходи от меня! Я тебе чужой! — крикнул Юльке отец. — Уходи из дому, чтоб я ни тебя, ни твоей матери не видел!
А случилось все после того, как, изрядно выпив и поссорившись с отцом девочки, кум с порога крикнул:
— Не хозяин ты! И не отец! Черт тебя побери!
И, хлопнув дверью, пошел пьяной походкой восвояси.
Всю ночь Михаил Григорьевич не сомкнул глаз, а наутро пошел к куму. Прихватил пол-литра водки. Обрадовался кум — снова можно выпить.
— Скажи мне, Александр, чья Юлька? Скажи, положа руку на сердце.
— Как чья? А разве она не твоя? Мы же с тобой за ней в роддом ходили.
— Но ведь вчера вечером ты сказал, что она не моя. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
— Я сказал?! — искренне удивился кум. И, рассердившись, крикнул:
— Да ты что, лиходей, напраслину на меня возводишь?
С тех пор, как выгнал Михаил Григорьевич жену и дочь и закрыл ставни, прошло немало времени. Идет на работу или с работы — одна мысль его гложет: «А вдруг Юлька родная мне? Ведь на мою родню похожа…» С этими мыслями он ложился спать и вставал. Затопил печь — ладно, не затопил — тоже ничего. Осунулся, похудел, сгорбился.
— Ты что переживаешь? — стали говорить ему сослуживцы. — Подай заявление в суд — там разберутся, наврал твой кум или правду сказал. Выгнать счастье из дома — большого ума не требуется. Попробуй вернуть его обратно. Жена у тебя хорошая, дочь еще лучше.
…Когда за клевету судили кума, он бил себя в грудь: «Поверьте, люди добрые, сказал я все спьяна. И сам не знаю, что сказал. Но зла не хотел сделать. Не подумал, что Михаил так близко примет к сердцу мои слова».
Сболтнул человек напраслину, но до сих пор обходит свой отчий дом Юлька.