Иногда складывается впечатление, что высшее руководство само делает все для развала государства, не может наладить экономику, в армии дедовщина и землячество, формализм в общественной и культурной жизни с замшелыми лозунгами из тридцатых годов от которых было бы смешно, если б не было так грустно. А потом удивленно хлопали глазами и обижались, негодуя, а чего это народ не вышел на защиту этого государства? А с фига ли ему выходить и защищать такое химерическое непотребство, пронизанное неустройством, наплевательством и ложью?
— Мысль интересная… — задумчиво произнес полковник Громов. — Хотя быстро такое решение не провести. Неоднозначное оно в политическом плане… аналог со штрафбатом прямо-таки сам напрашивается, и тот факт, что революцию в Афганистане будут защищать и продвигать люди с фактически судимостью может для многих стать костью в горле. Рано или поздно это все всплывет на международном уровне, скорее рано, чем поздно, и может репутационно больно ударить.
— Ну, тут уже я ничего посоветовать не могу, товарищ полковник. Политика это не мое. Но не обязательно же это все официально оформить, просто возникнет отдельная мотострелковый батальон… есть горные, а тут какой-нибудь пустынный… типа экспериментальное подразделение… можно даже там кавалерийское подразделение обкатать. Но если вы сможете это как-то протолкнуть, то к моменту, когда вы сюда приедете во второй раз, в ваших руках окажется отличный инструмент…
— Хм-м… во второй раз?..
— Да и возможностей как у генерала у вас будет еще больше, чем сейчас.
— Хм-м…
— Товарищ полковник…
— Да? — вынырнул из своих грез Громов.
— У меня есть небольшая просьба…
— Давай.
— У меня скоро отпуск, да вот собственно первого июня. Есть возможность пересечь границу без пограничного досмотра? Каким-нибудь сопровождающим груз. Кстати, вашу долю мне при себе подержать или передать куда-то?
— Ахм-м, — поперхнулся полковник, поняв, о чем речь. — Можно… Только груз сам понимаешь какой придется сопровождать.
— Догадываюсь…
— Тогда нет проблем. А долю подержи у себя.
— Понял.
Глава 10
28
Доллары Анатолий решил вывезти в Союз. Тумбочки, то бишь вещевые ящики им не шмонали, но риск засыпаться все равно существовал. Вопрос как провернуть данную ситуацию долго не стоял. Поскольку дотошно проверять на Гератском аэродроме его не должны, все-таки повезет на Родину печальный груз, он купил сразу два музыкальных центра. Один, как и обещал отдал за помощь командиру взвода связистов, а второй распотрошив и вынув начинку положил в голый корпус деньги. Вот колонки вскрыть могли, большой внутренний объем как бы сам намекал, что в них можно что-то провезти, но и их он разломал, оставив только одни динамики, дескать дома к ним ящики соберу, а то лишний вес и пустой объем. Все это положил в большой чемодан.
Золото, что тоже не мешало бы вывезти, осталось лежать в сортире опорника.
«Хотя его наверное вывозить и не стоит, — подумалось ему. — Лучше использовать в расчете с местными… Хотя там видно будет, может еще и вывезу».
По магнитофону привычно мазнули взглядом, видно, что подобный груз обычное дело для выезжающих на Родину, чисто для проформы проверили остальные вещи, смотрели нет ли ювелирки, на этом кстати довольно многие попались и еще попадутся, хотя если уж на то пошло для поиска ценностей надо как раз разбирать такую вот быттехнику.
В самолет, так называемый «черный тюльпан» на ВПП тем временем загружали цинковые гробы. Один, второй, третий… Много их скопилось за это время в морозильнике, свозили со всех окрестных провинций, и вот сейчас, самолеты, а он такой тут не один, чтобы не гнать обратно порожняком загружают «грузом двести».
Короткий перелет в Ташкент.
Здесь перевалочный пункт. Гробы перетасовали с теми, что хранились в местном морге, какие-то забрали, другие добавили, распределяя по развозимым городам. Анатолию предстояло сделать рейс Оренбург-Самара-Казань-Нижний Новгород, хотя сейчас он называется Горький. Всего развести двадцать четыре гроба.
К счастью, не пришлось доставлять каждый гроб родным, чтобы каждый раз выслушивать рыдания убитых горем матерей и их обвинения в трусости, дескать раз ты живой, а он — мертвый, то значит трус, прикрылся телом сына. Объяснять и что-то доказывать тут что-то бесполезно. Всеми этими делам занимались местные военкомовские, принимали гробы и уезжали.