Но если трезво смотреть на события четырёхсотлетней давности, то легко заметить, что до весны 1581 года (новый год начинался тогда первого сентября) ничто не свидетельствует о том, что у Ермака появились столь обширные планы.
В строгановских вотчинах он находился на положении наёмника, которого кормят за выполнение вполне конкретных указаний хозяев. Строгановы же не спешили за Урал, укреплялись пока в Предуралье.
Не понимая этого, многие исследователи объясняют сылвенский поход Ермака ошибкой. Ермак, дескать, спутав устья Чусовой и Сылвы[15] — действительно расположенные близко друг от друга — и «обмишенившись», пошёл не по той реке, а когда понял свою ошибку, уже начались заморозки, и пришлось вот зимовать Ермаку на месте нынешнего Кунгура.
Самое забавное, что аналогичное объяснение я услышал в Кунгуре от местного жителя.
— А чего? — сказал он. — Всё просто. Ермак лёг спать, а кормщикам чего надо? — лишь бы река была спокойная. Вот они и выбрали Сылву. Сылва-то ведь не Чусовая — ленивая, словно корова.
Местному жителю, конечно, простительно не знать, что в шестнадцатом веке и на Сылве и на Чусовой уже стояли русские городки и острожки, но как об этом забывают профессиональные историки — просто уму непостижимо!
Разумеется, Ермак не мог заблудиться.
Весной 1580 года, выполняя вполне конкретное указание Строгановых, благополучно поднялся он вверх по Сылве и поставил на месте Кунгурской ледяной пещеры городок, а весной, оставив в городке семейных казаков и поставив в городище часовню во имя Николая Чудотворца, вернулся назад на Каму.
Место над Кунгурской ледяной пещерой до сих пор называется Ермаковым городищем. Память народа сохранила до наших лет около тридцати названий на уральских притоках Камы, так или иначе связанных с Ермаком.
НАБЕГ КИХЕКА
Когда Иван Грозный в припадке ярости убил своего сына, в этой же комнате находился и Борис Годунов. Он пытался остановить расправу, но вмешательство это не помогло. Убив сына, Грозный отлупил и Годунова. Отлупил так, что тот надолго слёг в постель. Знавший толк в травах Семён Аникеевич Строганов решил задержаться в Москве. Он взялся лечить царского любимца.
Полновластным хозяином в чусовских вотчинах стал двадцатипятилетний Максим Яковлевич.
Лето выдалось неспокойное. Едкой гарью тянуло с верховьев реки — там горела подожжённая преподобным Трифоном тайга, — и по воде несло задохнувшихся в огне животных.
Пожар начался так. Выжигая для пашни лес, Трифон ушёл молиться и не уследил, как перекинулся огонь на заготовленные крестьянами дрова. Крестьяне, вместо того чтобы тушить пожар, первым делом кинулись ловить отшельника. Поймали, сбросили со скалы, но, увидев, что он остался жив, кинулись снова догонять его, а пожар за это время ушёл в тайгу.
К счастью для будущего святого, возле берега стояла лодка. Он прыгнул в неё, и лодка, покачнувшись, отошла т берега и быстро поплыла по стремнине.
Отшельника перехватили в Нижнечусовском городке. Максим велел надеть на него железо и бросить в темницу.
«Скоро и сам ты понесёшь то же!» — предрёк Трифон, но Максиму было недосуг вдумываться в пророчество. Уже донесли лазутчики, что просочились из-за камня войска пелымского князя Кихека[16] и — не сегодня-завтра — следовало ждать их у стен городка. Дни и ночи проводил Максим с Ермаком на городских стенах.
Были и другие недобрые знамения. Прибежал из леса вогулич со стрелою в спине, упал у ворот и умер. Когда вышли посмотреть, увидели — оперение у стрелы золотое. Кучумовской была та стрела...
С Кучумом не собирался воевать Максим. Слишком могущественным был сибирский владыка. Он и московскому царю мог писать: «Хочешь миру — и мы помиримся, а хочешь воевать — давай воевать будем». Куда уж тут ему, Максиму? Нет, не воевать он хотел, а пробиться на пожалованные на Тахчеях земли, укрепиться там, а дальше уж... Бог подскажет, что делать дальше.
Но не с кем было посоветоваться...
Горечью лесного пожара пропитался воздух. Максим по ночам вставал с постели, долго сидел у стола, сжав руками голову... Не вовремя, ох, не вовремя отлучился дядя. Максим одевался, снова шёл на стену, до боли в глазах вглядывался в мутноватые рассветные сумерки.
Лишь в августе, убедившись, что войска пелымского князя прошли севернее, на Чердынь, Максим приказал Ермаку готовиться в путь. Нужно было успеть поставить до снега ещё один городок — в самом верховье Чусовой.
15
16