А.Л. Да, именно так. Что же до тех, кто нынче претендует на «фюрерство душ» – прихиатров, или на «познание языка душ» – психологов, – то на свете трудно найти более нечистых и нездоровых душ, чем у этих «аналистов», не излечивающих, а наоборот заражающих – за деньги, конечно! – Землю своей завистью к великому здоровью: как проститутки – неудавшиеся супруги; лесбиянки – непродавшиеся проститутки (сами пытающиеся стать клиентами – отомстить побрезговавшим ими покупателям); а профессора – читатели-неудачники. Во всех этих «профессиях» - гордыня отребья, жаждущего реванша перед миром – естественно, сорвав с этого мира мзду!
Д.Ф. Но тогда получается, что древне мудрецы обладали некоей мощнейшей древней мудростью, глашатаем которой в наше время явился Ницше, которая позволяла им встречаться непосредственно с богами, что древние мудрецы были более развитыми людьми, а мы – всего лишь их осколки. И тогда твоё видение исторического развития человека – это постоянное раскалывание человека на части, не прогресс, но регресс человеческой цельности, деградация.
А.Л. Очень интересно в этом смысле посмотреть на современные исследования предсказаний древних оракулов (например, погоды), которые оказываются гораздо более точными, нежели предсказания сегодняшних ученых (например, синоптиков). Последние с помощью своих сложнейших приборов и методик предсказывают будущее ничем не лучше Пифии, впадавшей в священный экстаз.
Среди университетской эллинистики есть такая известная история. Около пятидесяти лет назад французские археологи проводили раскопки в Дельфах. Один из профессоров спустился на тот самый «пуп земли», где происходило таинство пророчества, и проделал все те действия, которые по преданию совершала Пифия. Некоторые говорят, в этом месте идет некое вредное испарение, изменяющее состояние сознания, - и профессор пытался сам там всё это вдыхать. Он также принимал некие галлюциногенные грибы, которые по преданию принимала и Пифия для вхождение в экстаз. Вокруг профессора во время этих экспериментов находились его коллеги, которые ждали, что он тоже что-нибудь «изречет». Но, к сожалению, он так ничего и не напророчествовал.
Д.Ф. Так и не снизошел на него божественный дух?
А.Л. Да, профессорам, обычно, чего-то не хватает. Или, скорее, в чём-то у них излишек. Об этой нехватке я говорил десять лет назад в Сорбонне, повторяю это и теперь в университете Ниццы. Я – единственный «преподаватель» в западных университетах, который преподает эти неразумные вещи, и которого пригласили с полным сознанием того, что я буду говорить и преподавать именно их.
Д.Ф. Я хочу продолжить рисовать картину преподаваемого тобой мировоззрения. Человек был расколот на части, чтобы заново отыскать и собрать свою целостность, которая для него есть случайная возможность, чреватая новым взрывом и новым расколом. Сверхчеловек Ницше – это символ новой целостности и единства человека, его задача, чреватая взрывом.
А.Л. Да, это содержится в текстах Ницше, и я могу показать это: фраза за фразой. Что происходит в четвертой частиЗаратустры? В пещере у Ницше собираются все «высшие люди», которых он встретил на своей горе, да еще три зверя: орел, змея и королевский осел. Пещера – место, где происходит мистерия их соединения, это еще и «детская комната»Nietzschedixit, в которой происходит рождение нового существа. Все эти высшие люди и звери собираются там как бы в одного высшего человека, к которому Заратустра обращается уже как к единому Высшему человеку, и, как выделяет Ницше, чуявший необходимость преступления и перед орфографией, прописной буквой в середине фразы, онивOдин голос –mitEinem Munde–отвечают ему.
Д.Ф. Это рождение нового, высшего существа само по себе тоже есть опасная ситуация, как для мира, так и для самого этого существа. Всё изменилось. И тут ты говоришь, что сверхчеловек в принципе долго жить не может, что он живет только во время самого динамитного взрыва и некоторого периода медленного после него угасания. А затем вдруг следует неожиданный разворот: сверхчеловек, оказывается, может и долгожительствовать, выжить после взрыва, если на то будет особая милость Диониса. Мне тут слышится твоё желание «спасти сверхчеловека» от его взрывной судьбы, найти выход из безвыходной ситуации уничтожения прежнего обычного человеческого бытия для «сверхчеловека». Сама выборочная милость бога Диониса, дарующего взорвавшемуся человеку время для дионисического творчества, загадочна и непонятна.
А.Л. В этом и заключается божественность, которая для обычных людей выглядит случайностью. Но уже Ницше прозревает, что «случай – это высшая аристократия мира», что люди есть лишь игральные кости для богов. Бог может всё. Он может смилостивиться над своим удачным созданием и… вернуть его обратно в человеческий, расколотый на части, облик, как это он сделал, например, с лидийским царем Мидасом, получившим божественный дар обращать всё в золото, но потом взмолившийся к богу, чтобы его дар приняли назад в обмен на прежнюю человечность. Но Дионис может и не смилостивиться, как не смилостивился он над Ницше. В этом смысле мы полностью в руках Бога, которого сами и призвали.
Д.Ф. Так расскажи про эти варианты, в том числе и про третий вариант сверхчеловека-долгожителя: бог проявляет милость и после божественного взрыва дарует время для творчества.
А.Л. Что происходит? Взрыв происходит на душевном уровне, а тело молниеносно следует за душой. Происходит «ускорение» – не нудная дарвинистская эволюция, а взрыв. Разница между Мидасом и Ницше состоит в том, что Мидас попросил, чтобы бог вернул его в прежнее состояние, а Ницше нет.
К тому же Мидас пытается выведать божественные тайны нечестивым путем, шантажем и хитростью. Он приказывает подмешать вино в ручей, из которого пил Силен, захватывает в плен этого воспитателя Бога, а затем выменивает заложника на дар превращать все вещи в золото (Кстати, Силен всё же успевает сказать Мидасу страшные слова о том, что лучшее для него, как человека, то есть отпрыска презренного и однодневного рода, – не родиться вовсе, а второе – побыстрее умереть). Золото в Греции имело особую ценность, именно за ним греки отправлялись за моря и в Азию. Персия и Лидия были странами, откуда греки привозили золото. Это были сверхбогатые мистические территории, где находятся золотые копи: когда Ксенофон возвращается из похода бедняком, никто в Элладе не верит, что он не припрятал миллионов. Даже между собой греки предпочитали расплачиваться на драхмами, а дариками – золотыми монетами с изображением царя Персии Дария. Греки из золота создавали выдающиеся произведения искусства, такие как статуя Зевса в Олимпии из золота и слоновой кости. И поэтому, если Мидас требует этот дар, то всё происходит не ради богатства – Мидас жаждет стать самым выдающимся скульптором. Ведь в Греции не было абстрактного искусства, абстрактного они не понимали и ничему абстрактному не доверяли, и правильно делали. Прекрасным для греков было именно то, что похоже на природу, на живую натуру. Наивысший комплимент такому художнику как Зевскис состоял в том, что птицы слетаются на его натюрморт, чтобы склевать нарисованные фрукты. Так вот, превращая своим прикосновением зверей в золотые статуи, Мидас становился величайшим художником, ибо эти золотые изваяния были совершенны как живые, как идеальные произведения искусства в золоте.
С точки зрения греков – варвар, но эллинизированный мифом – Мидас стал сверхскульптором. Но то же самое происходило и с продуктами, к которым прикасался Мидас, и которые превращались в золото. Мидас стал умирать с голоду. То есть, став сверхскульптором, Мидас уже не может не продолжать своего созидания, и поэтому он обращается к Богу, чтобы тот смилостивился, избавил его от дара, снова сделав его... человеком.