— Знаешь. — Сказала Прасковья. — Мне все это надоело, хочу пожить одна.
Лагужина была довольна. Она наконец своего добилась, и ее труды не пропали напрасно. Прасковья отвернулась от своей семьи и пустилась во все тяжкие. «Так тому и быть» решила она. «Так тому и быть.» Она вытащила из серванта бутылку коньяка и два стакана. Налила и они выпили.
Прасковья предложила.
— Пойдем, погуляем.
Лагужина согласилась.
Глава 2
Злачные заведения в то время, как и сейчас, пользовались дурной репутацией. Хотя и нельзя было сказать, что органы не знали о таких злачных местах, так как им попросту было чихать на них, негласно они сами пользовались их услугами. И тем эти бордели жили. Но все же под конец и их сажали в НКВД. Говорили так, кто был в вышке, тот оттуда уже не вернется. Но все знали об этом, и для некоторых был шанс спасти своих мужей, сыновей от не минуемого расстрела.
В одно из таких злачных мест пришла Прасковья и Лагужина. Сразу табачный дым интеллигентных дам и запах из-за рта табаком и перегаром ударила в голову Прасковьи. Она еще никогда не было в подобных местах, и для нее это все было в дековильку. Дамы в платьях последней их моде выделывались разные пируэты и разные невообразимые «ПА». Кто-то сидел у барной стойки и пил самогон. Все напоминало ужас, из каково-то сна, где правил балом людской бог. И звали его Ропот и Страх. Эти два слово здесь в этом подвале страшил люд, горького разочарование. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Кто-то у стойки говорил. — Сегодня приходили к нам, забрали Николая. А за что, он ничего плохого не сделал, а говорят враг народа. Да какой же он враг, он и муху то не обидит, а тут ему приписывают враг народа: Другая женщина отвечала пья горькую. — Все мы сейчас ходим под страхом, не у одной у тебя горе. У всех сейчас нет двора, от куда кого бы не увезли. Да ты сама небось про это знаешь Фекла. Та зловеще улыбнулась. Выпила самогонку, сказала. — У меня такое ощущение, что мы бежим, бежим, бежим, бежим. По длинной извилистой дороги. Бежим в пустоту, все набирая темп, и не можем остановиться тут. Она заметила Лагужину. Она шла к ним с Прасковьей и о чем-то с ней говорила. Подойдя к женщинам, Лагужина поинтересовалась.
— Почему не веселимся?
— А чему нам радоваться? — сказала одна из женщин. — Мы обсуждаем проблемы насущной жизни.
Лагужина не могла поверить собственным ушам, вчера еще эта женщина радостная и жизнелюбивая радовалась жизни, а сейчас она видела нетрезвую убитым горем женщине.
— Скажи Евдокия, — затягиваясь папиросой, спрашивала женщина. — В чем мы виноваты, что так с нами?
На этот вопрос вряд ли она могла ответить, да и могла б, вряд ли могла б сказать. Шпики были на каждом шагу, не было ни одного место, где можно было встретить их проклятую ненавистную физиономию. Смотря на эту женщину Лагужина чувствовала ее боль, боль материнского сердце и просто слабой женщины.
— Я не знаю. — честно сказала Лагужина, и обратившись к Прасковье сказала. — Когда ни будь и нас постигнет такая учесть.
Женщина увидела Прасковью и спросила:
— А кто это с тобой?
— Эта Прасковья. — Представила она ее женщинам. — Прасковья, эта Фекла и Марфа.
— Очень приятно.
Марфа спросила:
— Нам тоже, выпьешь?
Прасковья не отказалась.
Вскоре изрядно подпившие дамы захотели танцевать. Но мужчин в заведении было в десять раз меньше чем дам. Марфа спросила:
— Что будем делать?
Прасковья решила, что раз нет мужчин то, женщины тоже будет вполне довольны эта не проблема, будим танцевать друг с другом, и пусть кто о чем думает, нам хорошо, а других то что мы делаем не касается. Лагужина вынуждена была остаться у стойки, так как из-за своей упитанности она не могла танцевать с кем бы то ни было, и женщинам приходилось танцевать меж собой по очереди. Но это продолжалась не долго, и когда Фекла заснула от большого приема алкоголя, Марфа спросила:
— Что тебя связывает с Евдокией?
— Мы дружим. — Ответила та.
— Говорят, что она нехороший человек.
Эти слова потрясли Прасковью. За те все те года, которые она ее знала, она ни разу не замечала за Евдокией Жаловской никаких странностей. Напротив, она была сверх души человек. Всегда приветлива, любезна вся ко угождающая женщина. Таких все называют душа-человек. Но что у этого человека за душой, никто не знает. Неправда бывают такие люди, и их достаточно много в этой жизни. Это Марфа сказала Прасковьи, но та ей не поверила сказав.
— Ты врешь?! Евдокия Жаловская не такая!!!
— А какая она по-твоему?
На этот вопрос Прасковья не могла дать никакого ответа, впрочем, она и не знала что ответить. По сути она не знала ее. Не знала Лагужину как хотела б знать. Не знала она и эту женщину с которой разговаривала. Выпившая дама могла нести черт знает что, и, никто не скажет утвердительно, что она говорит правду. Верна русская пословица гласящая; <ЧТО У УМНОГО В ГОЛОВЕ ТО, У ПЬЯНОГО НА ЯЗЫКЕ.> Эти слова есть истинна русского народа. Но мы отвлеклись и, Прасковья тоже. Она смотрела на Евдокию Жаловская и только сейчас она поняла, что совершенно не знает кто она такая эта Лагужина??? Ей почему то стало страшно, в первый раз в жизни, страшно. Ей показалось, что знакомое лицо Лагужиной, сейчас напоминало жабу. Большую уродливою отвратительную слизистую морду большой африканской жабы. Да, это была она жаба, Лагужина жаба. Сейчас пья самогон, она казалась ей тошнотворной. Прасковья шепнула на ухо Марфе: