Вероломное и внезапное нападение на наш флот, прерывание дипломатической переписки за целую неделю до начала войны это тоже, наверное, часть той культуры. Так глядишь, и сами англичане настолько «окультурятся», и начнут подражать своим ученикам… Хотя, о чем это я? Еще неизвестно, кто у кого в этом людоедском деле учится, еще совсем недавно «просвещенные мореплаватели» морили голодом в концлагерях бурских женщин и детей. Тоже, кстати, некомбатантов. И ничего, никто не вздрогнул, ни одно государство не вступилось за этих несчастных силой оружия…
Корея, скорее всего, останется под нашим влиянием. Ники в этом смысле тверд, ни японцам, ни англичанам, ни американцам там теперь делать нечего. Встает вопрос о постройке Манчжурско-Корейской железной дороги из Мукдена в Сеул. Надо будет пробивать его у Ники всеми силами. Только вот после этого Владивосток может потерять свое значение нашего главного порта на Тихом океане, как когда-то потеряли его Охотск и Николаевск… Простите, господа владивостокцы, но Фузан, как порт, в смысле удобства для торговли, выглядит куда интересней. Как-никак порты и торговое мореплавание - это моя епархия.
Я улыбнулся, вспомнив, как в прошлом году сановники шутили, узнав о том, что я отобрал у Витте Главное управление торговым мореплаванием и портами. Они говорили: «Наш Александр Михайлович снял с Витте порту». А если серьезно, то и наши с Безобразовыми лесные концессии на реке Ялу сразу приобретают особое, совершенно иное значение, в смысле коммерции.
Стук в дверь купе оторвал меня от размышлений. Это опять был Карл Иванович, - Ваше Императорское Высочество, вам записка от Его Светлости князя Хилкова.
Князь Михаил Иванович Хилков, нынешний министр путей сообщения, человек бурной и интересной судьбы. В юности сбежал из отчего дома в САСШ где зарабатывал себе на жизнь, работая на железной дороге сначала кочегаром, потом машинистом. Так что с железнодорожными делами Их Светлость знаком не понаслышке. В настоящий момент он командирован на восток с целью налаживания воинских перевозок к театру военных действий. Значит, сейчас он на Байкале.
Ломаю сургучную печать и разворачиваю записку, - Ваше Императорское Высочество, Александр Михайлович. В связи с тем, что железнодорожный путь по льду Байкала будет готов только к 13-му числу сего месяца, предлагаю вам, или дождаться готовности пути, или пересечь Байкал на санях и обменяться составами с пассажирами встречного литерного поезда, следующего по поручению Наместника ЕИВ на Дальнем Востоке адмирала Алексеева в Санкт-Петербург. Нахожусь на станции Таванхой в ожидании груза особого назначения. Князь М.И. Хилков, министр путей сообщения.
Я задумался, - Сидеть здесь еще неделю? Нет, время не ждет! И так все идет кувырком, и просто не терпится увидеть все своими глазами. Мои прочие спутники, я полагаю, думают то же самое. Кстати, что это за встречный литерный? Неужто, действительно гости ОТТУДА?!
Смотрю на часы. Скоро полночь. О поездке через Байкал имеет смысл говорить только после рассвета. И Карл Иванович ждет.
- Телеграфируйте князю: «Ждать не могу, на обмен составами согласен. И подпись - Великий Князь Александр Михайлович.
В ту ночь я долго не мог заснуть, ворочался, начинал считать в уме, но сон все это мало помогало - я никак не мог смежить веки. Во-первых, после недели пути, неподвижность постели слала для меня непривычной. Организм уже привык засыпать под убаюкивающий стук колес и покачивание вагона. Такое со мной уже бывало по возвращению на берег после длительных морских походов. Сон все не шел. Кроме непривычной тишины и покоя меня беспокоила завтрашняя встреча. Кто мы, что мы? Что нам скажут те, которые пришли после нас? Будут ли они благодарить нас или проклинать? У меня почему-то сложился образ наших потомков, как суровых воинов, наподобие древних варягов времен Рюрика или Олега..
- Отчего так, - спросите вы меня? - Отвечу, - Я, право, не знаю точно. Наверное, из-за умения их вести войну жестоко и эффективно. В каждом деле, о котором мне довелось узнать, они безжалостно преследовали разбитого противника, не останавливаясь до тех пор, пока враг не будет уничтожен или пленен.
Все-таки меня мучает сомнения, а вдруг это мы, Романовы, и есть причина той катастрофы, из-за которой Господь прислал сюда наших потомков? Как там, у Гоголя - в его Ревизоре - «Немая сцена»? Да и отец Иоанн, тоже считает, что в последних событиях есть Промысел Божий.
Завтра, уже завтра. Так наверное человек подозревающий у себя смертельную болезнь ждет вердикта врача. Он до последнего надеется, что ему суждено жить, а не умереть… Нет, так нельзя.
Тихонечко одевшись, я вышел в коридор. Кивнув часовому в канареечно-желтом ментике, прошел по коридору до купе отца Иоанна и постучался, - Отче, простите за вторжение в столь поздний полуночный час, но душа горит. Хочу исповедаться и облегчить душу?
То, о чем мы с отцом Иоанном говорили той ночью, так и останется навсегда тайной. Могу сказать одно, что с одной стороны, грехи он мне отпустил и душу облегчил, а с другой сказал, что было ему видение о том, что теперь с нас, власть имущих, Господь будет сторицей спрашивать за всякий грех и глупость. Нет у нас больше прав на это, и мы можем спастись только если будем вместе налегать на весло, как гребцы на галере. Что должны мы забыть и про брата, и про отца, а помнить только об одном - о России. Мы, Романовы, три века назад стали во главе поруганной и разоренной Руси, после кровавой Смуты. Но вместе с короной на нас Господь возложил и Крест, который мы обязаны нести, отвечая за все грехи наши и нашего народа. Тяжко, но как говорится в Святом Писании: «Не по силам Господь крест не дает»…
Тяжелые времена грядут скоро, век Антихриста. И только веря в Господа и народ наш, мы сможем спасти нашу Отчизну. А если дрогнем, то спросится с нас, как с ответственных за все. Господи, за что?! Может, это как в пророчестве Иезекииля:
- И было ко мне слово Господне: сын человеческий! изреки слово к сынам народа твоего и скажи им: если Я на какую-либо землю наведу меч, и народ той земли возьмет из среды себя человека и поставит его у себя стражем; и он, увидев меч, идущий на землю, затрубит в трубу и предостережет народ; и если кто будет слушать голос трубы, но не остережет себя,- то, когда меч придет и захватит его, кровь его будет на его голове. Голос трубы он слышал, но не остерег себя, кровь его на нем будет; а кто остерегся, тот спас жизнь свою. Если же страж видел идущий меч и не затрубил в трубу, и народ не был предостережен,- то, когда придет меч и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой, но кровь его взыщу от руки стража.
Но если такова воля Твоя, то наляжем из всех сил и сделаем. Или мы не потомки тех, кто стоял на поле Куликовом, брал Казань, и изгонял поляков из Москвы. Разве не наши предки создали Империю от ледяной тундры до знойных пустынь, от Варшавы до Камчатки. Мы сможем! Как говорил наш славный предок, Петр Великий: «Бог создал Россию только одну: она соперниц не имеет!»
Скажу честно, спать в ту ночь мне так и не пришлось, ибо около пяти утра наша беседа с отцом Иоанном была прервана самым неожиданным образом.
19 (6) февраля 1904 года, 00:35, Станция Танхой.
Министр путей сообщения Российской империи князь Хилков Михаил Иванович.
Сцепка мощных паровозов, тянущих тяжелый состав, приближаясь к станции, огласила окрестности громкими гудками. Желтоватый луч газокалильного фонаря рассек ночную тьму, высветив плавно кружащие в воздухе снежинки. С самого детства меня завораживал момент прибытия на станцию тяжелого поезда. Утробный гул, пронзительный гудок, постоянно замедляющийся лязг колес на стыках, и последний усталый выдох паровоза.
Так вот и сейчас состав накатывался на меня подобно замедляющейся горной лавине. Пронзительный визг тормозов, запах дыма и разогретой смазки. Сразу за тендером второго паровоза четырехосная платформа с чем-то громоздким, закутанным в покрытый изморосью парусиновый чехол. На платформе закутанный в башлык часовой с трехлинейкой с примкнутым штыком. Далее еще одна платформа, и еще и еще, потом теплушка «40 человек, 8 лошадей» с приоткрытой дверью, за которой толпились матросы, потом еще одна платформа с чем-то поменьше, и еще одна… На подножке классного вагона, прицепленного сразу за второй платформой, уже стоит морской офицер, готовый спрыгнуть на покрытый снегом перрон прямо на ходу. Постепенно замедляя ход, поезд движется уже со скоростью пешехода. Офицер прыгает и, пробежав немного, переходит на шаг. Паровоз выпустил облако пара и, оглушительно лязгнув сцепками вагонов, останавливается.