- Он, должно быть, очень старинный, - сказала она, когда Ник объяснил ей, что это глобус. - Еще когда не были известны очертания материков. И не обозначены ни Япония, ни Австралия. - Валя с грустью поглядела на шарик и опустила его в руку Ника - крошечный глобус, еще хранивший тепло ее прикосновения. - Это прощальный подарок, верно?
- Как ты догадалась?
- Такую вещицу могла дать тебе только женщина, которая очень хорошо тебя знает. Знай она тебя хуже, она сделала бы тебе более интимный подарок и это было бы ошибкой.
- Ты все еще считаешь меня таким холодным? - спросил он, чуть улыбнувшись.
- Я знаю, что ты не холодный. Но что является твоей истинной страстью это мне и сейчас непонятно.
Он обвел рукой лабораторий со всем, что в ней находилось.
- Я же говорил тебе и опять повторяю: все это. Вот то, без чего я не мыслю своей жизни. И я пообещал, что, когда я вновь найду себя в этом, я выброшу цепь и сохраню весь мир. - Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал ровным, ничего не выражающим голосом: - Мне дала его жена, когда мы виделись с ней в последний раз. Это как бы маленькая шутка, понятная только нам обоим.
- Но ты все еще бережешь подарок.
- Потому что это было не только шуткой, - сказал он коротко.
- И когда же ты выбросишь цепь? - не успокаивалась Валя.
Он пожал плечами и снова занялся работой.
- Кто знает, - сказал он.
- Ты говоришь так, будто не надеешься, что этот день когда-нибудь наступит.
- Сейчас я занят работой и не думаю о тех днях, которые впереди. Если суждено прийти такому дню, значит, он придет.
- Не понимаю я тебя, - вздохнула Валя. - Как можно вести такую... - Она произнесла слово, Нику незнакомое, и с той властностью, какую дала ей их новая близость, настояла на том, чтобы Ник отложил работу и посмотрел слово в словаре, потому что ей хотелось, чтобы он непременно понял; Ник посмеялся, но уступил, - ...такую _творческую_ работу, если у тебя нет веры в будущее? Как можешь ты начинать вот этот эксперимент, если в глубине души не уверен, что успеешь его закончить? Или что после тебя будут жить люди, для которых результаты его будут иметь значение?
- Валя, не мучай меня. Всю весну и все лето эти же вопросы я задавал одному человеку, который уговаривал меня сделать то, чего я делать не хотел. Мне неприятно было задавать такие вопросы, еще менее приятно их выслушивать. У меня нет на них готовых ответов. Я просто выполняю то, что нужно выполнить. Ну, принимайся за работу, - сказал он с деланной строгостью. - Нельзя быть такой болтушкой. Помнишь, что сказал о тебе Гончаров в тот вечер, когда мы с тобой познакомились?
Он хотел только пошутить, но шутка не вышла: упоминание имени Гончарова всегда действовало на Валю отрезвляюще. Она умолкла. Ник подумал растерянно, что он, сам того не желая, как бы дал ей пощечину своим напоминанием о том, что этот далекий внешний мир существует. Последнее время Валя как-то осунулась, была более, чем обычно, задумчива и сосредоточена. После разговоров с Гончаровым по радио она работала по нескольку часов подряд, не проронив ни слова.
- Он влюблен в тебя, - сказал вдруг Ник, не выдержав. - Как ты можешь говорить, что не знаешь этого?
- Потому что я этого не чувствую.
"Неужели ты не понимаешь, что это значит для него - то, что мы с тобой здесь вместе?" - хотел он было сказать, но вовремя остановился: зачем мучить ее и дразнить себя? И все же спросил:
- А как ты думаешь, почему он так рвется разговаривать по радио?
- Это не я, а ты ничего не понимаешь, - сказала Валя устало. - Он звонит, чтобы убедиться, что ты тут занят, не скучаешь. Дело не во мне. Ведь не я, а ты в чужой стране, далеко от родины. Ты одинок, и предполагается, что тебе нужны временные развлечения.
- И он думает, что это все, что мне требуется?
- Нет, конечно, он так не думает, он знает, что тебе нужно не только это, что ты действительно хочешь здесь работать. Ведь он перевернул все на свете, чтобы добиться для тебя разрешения приехать сюда, и теперь думает: "Ты хотел работать? Ладно, так работай же!" Я не намерена говорить о нем, - сказала она вдруг отрывисто. - И вообще ни о чем.
Но это была неправда. Валя хотела все разузнать, выпытать, о чем думает и что чувствует Ник, а ему именно этого касаться было трудно.
- Ну объясни, почему тебе это трудно, - настойчиво повторяла она, в свою очередь не понимая, что причиняет ему боль.
- Есть вещи, которых тебе не понять, - сказал он, не зная, как убедить ее.
- Потому что я молода и неопытна? - спросила она преувеличенно спокойно, и, хотя она сердилась на него, Нику стало искренне жаль ее.
- Валя, не заняться ли нам работой? - сказал он ласково.
- А я вовсе на так уж молода и неопытна. Я ведь сразу сообразила, кто подарил тебе маленький глобус.
- Лучше оставим прошлое в покое. Я не стану задавать тебе никаких вопросов, и ты тоже меня не спрашивай - хорошо?
- Ну, разумеется, - ответила она кротко. - Твоя жена была первой женщиной, которую ты любил?
Ник поднял на нее глаза, но Валя в эту минуту смотрела не на него, она заглядывала в цилиндр счетчика, проверяя сохранность нити накала.
- Да, - сказал Ник очень резко, желая показать, что намерен прекратить разговор, но Валю это не остановило.
- А после нее?
- Что после нее?
- Был у тебя еще кто-нибудь?
- Валя, ведь мы, кажется, решили не затрагивать такие темы.
- Мы никаких тем и не затрагиваем. Я просто хотела узнать, как американцы относятся к женщинам, только и всего.
- В Америке семьдесят миллионов мужчин, и все они чуточку между собой различаются. Вообще же мужчины в Америке точно такие, как в России.
- Так, значит, у тебя был и еще кто-то.
- Конечно, был и еще кто-то, - сказал он мягко. - Валя, я ведь у тебя ничего не выпытываю.
- Я знаю. Вы еще любите друг друга, ты и та другая женщина?
- Я люблю тебя, - проговорил он быстро. - То было давно.
- Давно? Следовательно, после нее были еще и другие?
- Знаешь, Валя, когда Мари Кюри работала в лаборатории, она не задавала Пьеру подобных вопросов. И ее дочь не задавала таких вопросов Жолио, и, вероятно, Лизе Мейтнер никогда...
- И много их было, других женщин? - не унималась Валя.
- Очень много, - сказал Ник раздраженно. - Я не веду им счета. Валя, прекрати! Зачем ты все это говоришь?