Ник глубоко вздохнул, глядя на Хэншела с высоты своего роста. Он содрогнулся при мысли, что Хэншел будет преследовать его, куда бы он ни поехал. Присутствие Хэншела давило его, как удушье. Чересчур сильна была уверенность этого человека, что рано или поздно он победит.
- Я думаю, мы оба будем слишком заняты, - ответил Ник, - и кроме того, вы говорите, что это маловероятно.
- Да, разумеется, - без запинки согласился Хэншел, словно стараясь его успокоить. - Но что бы вы ни думали теперь, там вам приятно будет увидеть знакомое лицо. - Он протянул руку. - А если мы не встретимся в Москве, может быть, вы заедете в Вену на обратном пути. Обещаю, у меня вы будете чувствовать себя как дома.
- Спасибо, - сказал Ник, провожая его по темной дорожке к автомобилю, но ни вы, ни я еще не знаем расписания своей поездки.
- Совсем как дома, - повторил Хэншел. Он открыл дверцу своей машины и улыбнулся. - Вас охватит блаженное спокойствие от того, что вы наконец попали туда, где ваше настоящее место. Знаете, Ник, сказав, что вы один из тех людей, которые отдергивают руку, когда могут получить то, что им действительно нужно, я меньше всего имел в виду женщин. Меньше, всего!
К середине июля почти все сотрудники института разъехались в отпуск. Лаборатории опустели, даже механическая мастерская работала с минимальным штатом. Двери были распахнуты настежь, и теплый сквозняк, пропитанный запахом нагретой солнцем травы и пыльных деревьев, разносил по коридорам отголоски звуков. Ник усиленно занимался русским языком и в начале августа уехал в Нью-Йорк. Советская виза еще не была получена, но разрешение на заграничный паспорт ему уже выдали вместе с письмом, содержащим просьбу явиться за паспортом к работнику службы безопасности.
Он приехал в Нью-Йорк, намереваясь осмотреть новую установку в Брукхейвене и посетить некоторые лаборатории Колумбийского университета, но в каком-то уголке его сознания все время трепетала мысль, что Руфь со своим новым мужем живет в Нью-Йорке, и он не мог решить, хочется ли ему случайно встретить ее на улице.
В первое утро после приезда он сидел на кровати, держа на коленях телефонную книгу. За закрытым окном грохотала раскаленная Мэдисон-авеню. Хотя кондиционная установка была пущена на полную мощность, в комнате все же было жарко. Он позвонил Япхэнку и договорился о поездке в Брукхейвен. Он позвонил в Колумбийский университет. И все это время его пальцы листали телефонную книгу, отыскивая фамилию женщины, которая когда-то была его женой. Нет, он не собирался звонить ей. Ему просто хотелось увидеть имя Джастин Крейн и убедиться, что миссис Джастин Крейн, хлопочущая в квартире на 57-ой Восточной улице в брюках и старой мужской белой рубашке, подхватив волосы черной лентой, на самом деле какая-то другая женщина. Он нашел то, что искал, но тут же позвонил в советское посольство в Вашингтон и спросил, когда будет готова его виза. После некоторого молчания женский голос на другом конце провода попросил его пока не вешать трубку. Одна за другой шли дорогостоящие минуты, но наконец голос снова заговорил.
- Доктор Реннет, ваше заявление у нас, но в нем сказано, что вам надо быть в Москве только в конце следующего месяца.
- Совершенно верно, - ответил он, а затем объяснил, что собирается немедленно отбыть в Лондон и хотел бы получить визу до отъезда. - Может быть, мне надо приехать в Вашингтон?
- Пожалуйста, погодите минуточку, - еще раз сказала сотрудница посольства, и опять наступила пауза. Затем она вернулась с окончательным решением: визу он получит в Лондоне, где ему надо будет просто обратиться в консульство.
Телефонная книга была по-прежнему открыта на странице с номером Крейнов, и опять он, преодолев соблазн, позвонил в службу безопасности и договорился, что зайдет за своим паспортом в одиннадцать тридцать. Ему еще надо было принять душ, побриться, поесть и одеться, так что на разговор с Руфью времени не осталось, но, продолжая хвалить себя за выдержку, он уже набирал номер Крейнов, словно его руки действовали независимо от него. В квартире Руфи раздавались звонки телефона, а он ругал себя идиотом, который гоняется за женщиной, совершенно ясно показавшей, что он ей совсем не нужен. У него вспотели ладони, пока он мысленно наблюдал за тем, как она быстро кладет то, что держит в руках. За его окном по горячему подоконнику расхаживали голуби и покачивали головками, возмущаясь его поведением, но он все ждал, пока в трубке не раздалось знакомое торопливое "Алло!" Руфи, которое словно обещало, что она восторженно вскрикнет, услышав, кто звонит.
- Здравствуй, Ру, - сказал он тихо и умолк. Но он совсем не был готов к долгому и растерянному молчанию, за которым последовало недоверчивое, приглушенное и почти испуганное "Алло?", звучавшее как просьба, чтобы на этот раз ответ был иным. - Ру, это Ник, - сказал он. - Я на несколько дней в Нью-Йорке.
- Ник! - воскликнула она. - Ник! - И он ясно увидел, как сложились ее губы, произнося его имя.
- Как поживаешь, Ру? - спросил он, против воли говоря с ней прежним голосом.
- Ах! - Это был не то вздох, не то стон. Руфь неуверенно засмеялась. Дай мне перевести дух. О господи! Погоди минуту, я сяду. - Она все еще смеялась, но голос ее дрожал. - Откуда ты звонишь? - спросила она через некоторое время. Она действительно отходила от телефона, чтобы взять стул. Он назвал свой отель. - Но ведь до тебя только три улицы. Ник, только три улицы!
- Я уезжаю за границу и, оказавшись в Нью-Йорке, не мог не позвонить тебе, просто чтобы узнать, как ты живешь. Если я поступил неправильно, бестактно иди некорректно, то прошу прощения.
- Ник, пожалуйста, не надо! То есть я хочу сказать, если бы ты не позвонил, а я узнала бы, что ты приезжал, я, наверно, поняла бы, но мне было бы очень больно - Куда ты едешь? - перебила она себя.
- В Лондон и, может быть, в Париж, но главным образом я еду в Москву. На конференцию.
- В Москву? Ах, Ник, - засмеялась она, радуясь за него. - Как замечательно! Когда ты едешь?
- Не знаю. На этой неделе. А может быть, на той. Это зависит от разных обстоятельств. Руфь, скажи мне, у тебя все хорошо? Ты работаешь?
- Этой зимой у меня наконец-то была выставка.
- Да, я читал. А как ты сама?
- Прекрасно, - помолчав, ответила она другим, немного растерянным голосом, тоже вдруг почувствовав, что их разделяют три года. - А как ты?