Однако следом пришел другой вопрос: а почему, собственно, Мирайн путешествует? И тут девушка осознала, что, в общем-то, ничего и не знает о своей спутнице. Даже возраст. При первой встрече Мирайн только сказала, что направляется в Клеодерн, а при второй, что в Лек, куда теперь они вместе и направлялись, но своего прошлого женщина в разговорах не касалась ни разу, либо отшучиваясь, если любопытный Вереск о чем-то ее спрашивал, либо отвечая уклончиво, отделываясь лишь общими, ничего не значащими, фразами.
Это понимание несколько удивило Дашу, но она быстро успокоилась, в конце концов, и Тин далеко не сразу что-то о себе рассказал, хотя и сейчас девушка все же сомневалась, что он полностью им доверился… доверился ей. Слишком сложно было понять, что же на самом деле думает Лорэнтиу, он был таким человеком, который мог скрыть все, происходящее на его душе, в той же степени, как и сыграть совершенно противоположное испытываемым чувствам. Но что бы там ни было, она все равно заметила пусть и небольшие изменения его характера и поведения с ними, исчезло некоторое напряжение и вечная насмешливость, все его реакции выглядели естественными, и Даше хотелось верить, что все-таки он приоткрыл им свое сердце.
Чувства всегда давались ее пониманию тяжело. Никогда прежде Даша сильно не влюблялась, а если кто и нравился ей, то эта симпатия была легка и мимолетна, как летний дождь. Поэтому искрами проходящее по коже тепло, когда она смотрела на Лорэнтиу, дрожь, охватывающая тело, при его прикосновениях, волнительный трепет мягко обволакивающий душу, стоило им встретиться взглядами, были для нее пугающими и желанными одновременно. Она не знала, как назвать это чувство, а быть может, просто боялась признать, что полюбила этого человека, что он стал ей не просто очень дорог, а необходим. Сердце заходилось в ужасе при мысли, что Лорэнтиу мог умереть в любую минуту, просто оступившись и разбившись о скалы.
Девушка зябко передернула плечами.
Тревожили ее и мысли о Вереске, ставшем ей близким и родным, и ей не давало покоя, что он может так же погибнуть из-за нее. После их разговора, когда он упомянул, что они уже встречались раньше, Даша много думала об этом, но вспомнить ничего так и не смогла. Вернувшееся туманное чувство, возникшее при их первой встрече на подсолнуховом поле, с новой силой вгрызлось в ее душу, промучив ту на протяжении едва ли ни целого месяца, но более ясные очертания оно так и не приняло. Возможно, что Вереск все-таки и пошутил, учитывая его легкий и озорной нрав, хотя Даше не хотелось верить, что он способен играть такими важными вещами.
Может статься, именно эта его веселость и не подпустила Дашу ближе после их знакомства немногим больше четырех месяцев назад. Он казался добродушным и простоватым, чем несколько и отталкивал, производя впечатление человека, не умеющего серьезно к чему-либо относиться, а значит и способного посмеяться над чувствами другого, пусть и не со злым намерением. Сейчас Даша понимала, насколько глупым были такие мысли о нем, но от оставленного первым впечатлением осадка до конца избавиться так и не смогла, отчего чувствовала себя немного виноватой.
Сейчас она видела, что юноша готов бороться за кого-то важного ему, не жалуясь и не стеная, что он чуток и умеет слушать, готов всегда поддержать. Вереск напоминал ей ангела-хранителя, о которых существует много сказок, пришедших в их края из граничащего с Хадом и Эром королевства Краас’д, известного своими сказителями, лицедеями и бардами. В религиозных историях и сказаниях Диары тоже существовали подобные духи, но называли их сакайя, что означало защитники, и представляли их в виде небольших бесформенных существ, способных раз в году – весной, в день наступления нового года, – принимать облик ребенка, одетого в длинные традиционные одежды праздника. Считалось, что у каждого человека есть такой дух, незримо сопровождающий его, если повезет, всю жизнь.
Собственно, пантеон привычной для Даши с детства религии включал пятерых богов, являющих собой воплощение четырех сезонов года, изображенных в виде юноши, ждущей ребенка женщины, воина с ледяным топором и старушки. Пятым было верховное божество, не имеющее лика, – его образ неизменно представляли как золотой ореол или туманность. В столице был размещен главный храм всех богов, а в городах поменьше обычно строили четыре крошечные часовни, расположенные квадратом друг напротив друга. Считалось, что верховному божеству не требуется храма, ибо он присутствует во всем, что окружает людей, поэтому часто можно было увидеть монахов, молящихся, преклоняя колени перед деревом или рекой.
Теплый поток мыслей оборвался, когда Даша споткнулась и упала.
Поднявшись на ноги, девушка отряхнула брюки, к которым уже давно привыкла, и упрямо двинулась дальше, надеясь, что ей вскоре удастся добраться до расщелины, где, по словам Мирайн, должен расти ящерный мох. Мысли об исходящих в горячей лихорадке Тине и Вереске придавали девушке решимости и сил дальше пробираться по глубоким сугробам долины, на которую она недавно вышла. По ее предположениям до нужного места осталось сравнительно недалеко, не больше часа ходьбы. Вздрогнув от ледяного укола в щеку, Даша подняла взгляд и на мгновение остановилась, наблюдая за плавным танцем опускающихся снежинок, в голубоватом мраке ночи напоминающих крошечных светлячков.
С тоской Даша вспомнила Бинха, оставившего их почти сразу после начала перехода: однажды он улетел и больше девушка его не видела. Оставаться надолго и ждать его они не могли, поэтому, скрепя сердце, она понадеялась, что уже давно ставший взрослым Бинх сможет постоять за себя и, в конечном итоге, вернется, но этого так и не произошло. Тин предположил, что он мог прибиться к обитающим неподалеку совам, которые живут группами или же его кто-нибудь сожрал, за последнее он получил ощутимый тычок в бок от Вереска и злобный взгляд от Мирайн.
Но теперь уже ничего не поделаешь, свою судьбу Бинх выбрал сам.
Снег повалил густой стеной, закручиваемой ветром в небольшие вихри, приближалась метель, которые здесь случались довольно часто, и Даше только оставалось осторожнее идти вперед и верить, что закончится вьюга так же быстро, как началась. Уже скоро идти стало тяжело, ноги увязали в мягком, податливом снегу, обволакивающим девушку, точно щупальца ледяного чудовища, пробудившегося вместе с метелью от долгого сна. К тому же кругом все затянуло непроглядной пеленой, сквозь которую даже стоящего рядом человека было бы не разглядеть. Именно из-за этого паника потихоньку стала сковывать девушку.
Стараясь ступать как можно мягче и осторожнее, Даша потихоньку шла вперед, прилагая все силы, чтобы сопротивляться набрасывающейся на нее, подобно дикому зверю, пурги. Лицо жгло и покалывало от холода и ледяного ветра, она почти не чувствовала рук даже под теплыми варежками из волчьих кожи и меха; снег комками лип к тулупу, отчего тот значительно отяжелел, каменным доспехом повиснув на девушке. Нога ее вновь увязла в сугробе, и Даша пошатнулась, погружаясь в воздушный омут белоснежных кристалликов, ворохом взметнувшихся вверх и забившимся ей в рот, опаляя горло раздирающим холодом.
Откашлявшись, Даша попыталась подняться, но лишь глубже провалилась, затягиваемая в снежное болото; при каждом вдохе легкие сжимала боль, ледяными пальцами впиваясь в них, снег попал за шиворот, промозгло тая на коже. Запаниковав, девушка усиленно забарахталась, но лишь еще больше наглоталась снега. Отчаяние слезами выступило в уголках глаз, и, глубоко вдохнув и выдохнув, Даша постаралась успокоиться, что, в конечном итоге, ей удалось. Когда сердце перестало так быстро биться, она перевернулась на спину, устало полуприкрыв глаза и, глядя на крупные хлопья, рвано падающие ей на лицо.