КЛАРА. Prima.
ЕВА. Ты могла бы проявить чуть больше интереса. Вставила бы словечко-другое.
КЛАРА. Его святейшество решает за меня все эти вопросы.
ЕВА. Даже в твоих тюрьмах больше политических заключённых, чем в застенках Инквизиции.
КЛАРА. Ну, да…
ЕВА. Так не прикидывайся святошей. (СОЛДАТУ.) Итак, вернёмся к нашему дельцу. Ты когда-нибудь видел негритянок?
СОЛДАТ. Да. В кино.
ЕВА. Ты когда-нибудь спал с негритянкой?
СОЛДАТ. Нет.
ЕВА. Но хотел бы?
СОЛДАТ. Я не знаю.
ЕВА. Ты не знаешь?
СОЛДАТ. Как я могу ответить, если ни разу не пробовал?
ЕВА. Мой милый мальчик, я ни разу не пробовала играть на скрипке, но я совершенно точно знаю, что не умею играть. (КЛАРЕ.) Подтвердишь? Твой друг… (Снова СОЛДАТУ.) Подобная разборчивость прописана в Талмуде. Разве ты не видишь, что эти люди не такие?
СОЛДАТ. Какие люди?
ЕВА. Негритянки.
СОЛДАТ. Не такие, как мы. Да.
ЕВА. Я имею в виду, не такие, как арийцы.
СОЛДАТ. Да.
ЕВА. Но даже ты не знаешь, хочется тебе или нет… Должна сказать, я поражена. Сношение с иными биологическими видами столь же противно законам природы, как сношение со своим собственным полом. Мне казалось, еврейский закон гласит об этом достаточно ясно — книга Левита устанавливает довольно строгие правила поведения.
СОЛДАТ. Я никогда не читал её.
ЕВА. Я могу испытывать уважение к тем, кого преследуют из-за религиозных убеждений, пусть даже ошибочно. А распущенный человек подл и застенчив.
СОЛДАТ. Но я не еврей. Я немец.
ЕВА. Ворона в павлиньих перьях всё та же ворона. Не усложняй нам задачу. Не вынуждай нас прибегать к мерам, о которых позабыла даже церковь. Поверь, я была бы счастлива, если б евреи остались в Германии. Нашей военной промышленности больше пользы от одного еврея, чем от двух-трёх иностранных пленных. Вы говорите на нашем языке, не устраиваете саботаж, нам не надо тратить силы и средства, чего, видит бог, мы не можем сейчас позволить, на перевозку вас из самой… откуда-нибудь. Разве ты не видишь, что безопаснее жить со своим собственным народом? (Прикалывает ему на грудь жёлтую звезду.) Попробуй теперь выйти на улицу — далеко ли уйдёшь? И куда тебе идти? К кому обратиться за помощью? Где добыть еду? Не изменяй вере, и смерть дарует тебе славу. Если это не шутка. (Нежно обнимает его за плечи.)
СОЛДАТ. Смерть?
ЕВА. Присядь. Здесь никто не умрёт. Ты испытал потрясение. Ты чувствуешь себя измученным, униженным. Ты запутался и больше не понимаешь, что правильно, что нет — это естественно. Но ты должен верить.
СОЛДАТ. Во что?
ЕВА. Всегда есть выбор. Но свобода — это не цель, а средство, которое нужно строго контролировать и подавлять, когда надо, если мы хотим создать на земле идеальное государство. Без веры мир никогда не станет лучше. Конечно, люди будут страдать, они всегда страдали и всегда будут, но они будут страдать ради великой цели, а это — самое лучшее в жизни. Разве не так?
СОЛДАТ (робко пытается вырваться из объятий). Я — немец.
ЕВА. С библейских времён евреи не сознавали большей принадлежности к своей расе. Вы сами к этому шли. Пока они жили здесь, прикидываясь немцами, они и считали себя немцами. Их немецкие окна разбили, их немецкие имена стёрли с немецких военных мемориалов. На четвереньках они скребли немецкие тротуары немецкими зубными щётками. Теперь у них не осталось ничего, кроме их еврейства. После Артура Бальфура [36] я сделала больше всех для еврейского самосознания.
КЛАРА. И они тебе благодарны?
ЕВА. А, благодарность! Никогда не жди её, особенно от сирот. (СОЛДАТУ.) Теперь спи. Спи. Я развею твои тревоги. (Закрыв глаза, прижимает пальцы к вискам.) Нет тревог, нет надежды. Нет надежды, нет ненависти.
36
Английский политический деятель, автор Декларации Бальфура