Только Павел Ефимович часто поругивал сына за «безответственность и халатность во всем» и упрекал (даже при мне): «Без Гали ты бы и не подумал учиться. Хорошо, что она тебя сразу не бросила…» То же самое высказывал и мой отец. Но я уверена, что говорили они это, зная, что не повредят нашим с Сергеем отношениям. Сама я о том меньше всего думала: мы сразу как–то очень тесно «притерлись», привязались друг к другу. При всех явных недостатках я чувствовала его преданную, искреннюю любовь ко мне и безграничное уважение. А недостатки… У кого их нет? Причем, я хорошо видела их еще перед свадьбой, понимала, что из этого артистичного, талантливого парня не может быть «хозяйственного» мужа.
Все наши знакомые считали, что у нас очень хорошая семья. И нередко спрашивали: «Как это вы так легко живете, при всех трудностях?..»
Зато какой он был веселый и незаменимый в компаниях!.. Часто на нем держался весь праздничный вечер. А это считалось большим плюсом.
Во времена нашей молодости не было телевизоров, которые, появившись, совершенно разобщили людей. Если раньше любой праздник отмечали вместе, компанией, коллективом, то теперь каждая семья сидит в своей квартире, у своего личного телеэкрана. Где–то это хорошо, но где–то — очень плохо.
В Сосновке чаще всего собирались все в школе, особенно на Новый год. Приходили обязательно с мужьями, с женами, где бы они ни работали, иногда и со взрослыми детьми. Вот здесь без Сергея было не обойтись. Развлекал все застолье, устраивая настоящие концерты — рассказывал смешные истории, читал юмористические рассказы. Иногда брал аккордеон или с кем–то на пару (дуэтом) пел какую–нибудь любимую песню. (Один пел только дома: голос у него был несильный, но слух очень хороший.) И почти всегда, по большой просьбе всего застолья, соглашался сплясать. Тогда и плясали, и танцевали под живую музыку — баян, аккордеон, гитару, мандолину.
— Ну, давай «цыганочку»! — приказывал Сергей баянисту. — С «выходом». С «выходом» играй!.. — выходил он в круг расступившихся гостей.
Это надо было видеть — с какой неповторимой мужской грацией делал он этот «выход», а потом пускался в огневую цыганскую пляску. Молодежь кричала в восторге:
— Браво!.. Еще, Сергей Павлович! Ну, пожалуйста, еще что–нибудь!..
Тогда он, изменяя выражение лица, плавно начинал «Морскую прогулку».
Конечно, я тоже любовалась им и даже гордилась. И что по сравнению
с этим, если он не сделает что–то по хозяйству?..
А когда возвращались ночью домой, он, нередко под хмельком, устраивал мне сценки ревности: кто–то из партнеров по танцам «слишком вольно держался и бросал такие красноречивые взгляды…».
— И ты их с улыбкой, благосклонно принимала… — выговаривал он с «трагическим» упреком, но не повышая голоса и без какой–либо грубости. Но я к его выдумкам относилась как–то снисходительно, и все обходилось спокойно.
Все, казалось, было хорошо. Но все же что–то нас не удовлетворяло. Конечно, мы знали — нас не устраивала деревня, какая бы она хорошая ни была. Нам нужно было другое общество. А мы уже несколько лет не вылезали из «глубинки» из–за Сережиной учебы.
Однажды Сережа встретился у Е. К. Стюарт с Василием Федоровым, начинающим, и «подающим большие надежды» поэтом–сибиряком, но уже жившим в Москве. Познакомились, и Василий сказал Сергею:
— А что это вы сидите в глухомани, что вас держит?
Домой Сережа вернулся каким–то приунывшим. Вспомнил, что все его близкие друзья давно получили образование и живут в центральных городах России. Сережа Ильин — окончил Военную академию. Живет и служит в Ленинграде. Старый (еще по школе) новосибирский друг — работает судьей, тоже в Ленинграде. Последний армейский друг по фамилии Ажажа — в Москве, занят работой, связанной с НЛО (сейчас он известный уфолог).
Самолюбие Сергея страдало. Все это он рассказывал мне, ища сочувствия, что столько лет пришлось прослужить в армии.
— Сережа! Не один же ты служил. Все тогда служили. И твои друзья вместе с тобой. Однако они смогли закончить и среднюю школу, служа в армии, и даже поступить заочно в институт. Ведь после войны это разрешалось. Кто же виноват, что ты не подумал об этом раньше, — сказала я.
Он виновато замолчал.
— Не забывай, что у тебя скоро госэкзамены. Готовься давай — это сейчас самое главное, — заключила я, как мне показалось, слишком сурово. И сама уже не выдержала, мне стало его жалко. Я подошла к нему и поцеловала. Лицо у Сережи сразу посветлело.