А насчет того, чтобы как положено — сделать предложение, взять с нее какое–то обещание (как я хотел), об этом нечего было и думать. Так ни с чем и уехал. Только своим родным описал девушку самым подробнейшим образом и просил обязательно, во что бы то ни стало, познакомиться с ней и не терять из виду. А сам стал писать ей чуть не каждый день. Она мне отвечала, но куда реже. Зато письма ее были очень интересные. Я читал их как рассказы. А когда накопилось порядочно, подшил их, сделал переплет. И без конца перечитывал. Особенно по вечерам, в казарме, когда все угомонятся, улягутся спать.
В письмах я был, конечно, смелее, чем при встрече. Признаваясь в своих чувствах, рассказывал о нелегкой солдатской жизни, о тоске в казарме. «Ты одно мое светлое солнышко…» — так заканчивал я почти все мои послания. Но девушка на это пока ничего не отвечала.
Так пролетел год, я снова побывал в отпуске, теперь уже честно заработанном участием в армейской самодеятельности. Но снова — одни разговоры, правда, более теплые и душевные.
Вот пошел уже второй год… И тут на выручку кинулась вся моя родня — тетки, дед, и главное — родители.
Сватовство
Станция, где мы жили, — пригород Новосибирска, минутах в 35-ти езды на электричке.
И все студенты, которые учились в городе, ездили каждый день на пригородном поезде в одном облюбованном вагоне.
Однажды подсела ко мне незнакомая девушка и смущенно проговорила:
— Извините, вы не Галя?
— Да, — удивилась я. — Откуда вы меня знаете?
— Вы с Сергеем Мосияшем знакомы?
Мне стало как–то не по себе от таких расспросов.
— Знакома. Но почему вас это интересует? И кто вы?
— Дело в том, что я… его родная тетка, — улыбнулась она. — И Сергей так хорошо вас обрисовал, что я сразу же узнала — это Галочка. Он так вас называл.
Тут мне стало уже весело: вспомнила, как он смешно и интересно рассказывал о своей семье и так же «обрисовывал» всех своих тетушек!..
— Да, — смеюсь я, — он мне говорил, что у него есть одна тетя, Елена, которая на год его моложе. И учится в пединституте. Правильно? Это вы?
— Ага. Летом я переехала от родителей к своим сестрам — ближе к Новосибирску. Живу теперь у средней сестры, Лизы. Сережка был у нас и приказал мне найти вас и познакомиться, даже подружиться.
Мы смеялись уже вдвоем. (В девятнадцать лет по всякому поводу хотелось смеяться.)
С Леной мы и впрямь подружились. Она стала приходить к нам в выходные дни, познакомилась с моими родителями. В городе она снимала квартиру, и мы часто, оставаясь там, делали вылазки в театры: ТЮЗ, «Красный факел», но больше всего — в Оперный, знаменитый в то время Новосибирский театр оперы и балета с сильнейшим коллективом певцов, танцоров балета.
Все настойчивее Лена приглашала меня зайти к Лизе, тоже познакомиться. И вот как–то прибегает она ко мне:
— Галочка, скорее пойдем к Лизе, там Анна приехала (мать Сергея), очень хочет тебя увидеть.
Зря она такое сказала. Я сразу уперлась.
— Что это за смотрины? Для чего? Не пойду.
— Ну она очень просила прийти! Очень.
Я заколебалась: пожилая женщина, мать, просит… Еще подумают, что я кураж какой–то на себя напускаю. Вздохнула и стала одеваться.
Приходим к Лизе. Еще за дверью слышны смех, веселый говор. Встретили нас приветливо, дружными возгласами и восклицаниями:
— Вот она какая, Галя! Я такой ее и представляла!..
— Сережка прямо нарисовал портрет — ну точно!
Я стояла совершенно растерянная.
— Давайте раздевайтесь, садитесь с нами к чаю.
Смотрю я на них — какие они все три подвижные, шумные, артистичные. Все по очереди о чем–то рассказывают, вспоминают какие–то пьесы, роли, которые играли когда–то в клубной самодеятельности.
А мать Сережи, Анна, вовсе не пожилая женщина. Ей всего 37 лет. Молодая, симпатичная и немного рисуется. А когда говорит, кажется, что играет роль. Они с Лизой учительницы. Но Лиза гораздо проще и на редкость общительная.
То Лиза приходила ко мне, то Лена. То тянули меня к себе. Так выходило, что я все время находилась в их обществе, буквально никуда не могла шагу ступить одна. Даже все мои старые друзья каким–то образом, незаметно, были оттеснены. Я чувствовала себя как в замкнутом круге, как в осаде. Пусть мягкой и ласковой, но в осаде.
А весной 1949 года, в погожий майский день, неожиданно подъехал к нашим воротам легкий экипаж — такие небольшие оплетенные дрожки, запряженные белым красавцем–рысаком. Мама взглянула в окно и ахнула: приехали Сережины родители. (Мама уже была знакома с Анной Савельевной, так как она до этого приезжала к нам одна.) Встречать гостей они вышли вдвоем с папой на крыльцо.