― Да чего нам боятся?! – воскликнул с какой–то детской доверчивостью Генрих Львович.
― Этих типов надо бояться, Генрих,– резко ответил ему Григорий Павлович, – этих типов, как ваш следователь. Они даже если и нет ничего, все одно что–то да раскопают, потому что нет семьи, чтоб чего–то не было сокрыто или утаено. А тем более в такой, как ваша... Вот телефон, звони.
20
За окном робко пробуждалась весна. Катя поставила веточки вербы в вазу на столе и, пританцовывая, прошла по блестящему паркету к столу, за которым сидел Лев Давидович. Она опустилась ему на колени, мешая заниматься его счетами.
– Левушка, позови Федора, поедем за город. Такой день чудесный. Смотри, я принесла тебе вербу. Да оглянись, красота-то какая! Нерукотворная! Всё природа сама сотворила!
Она говорила это с каким–то детским восторгом, и чистые глаза её светились, и на бледных щеках проступил румянец. Лев Давидович с нежностью обнял её юную головку ладонями, глянул в её глаза и прижался губами к её мягким, теплым, трепещущим губам.
― Едем, Левушка?!
― Едем.
Снег на лесных прогалинах ещё блестел девственной белизною. Воздух был чист и прохладен. Вдали от большого города природа ещё спала, одурманенная снами зимы. Федор остался, как всегда, у машины, Лев Давидович с Катериной Исаевной двинулись бодрым шагом по лыжной тропинке.
― Кто–то здесь проложил путь ещё до нас,– она взяла его под руку.
― Дачи строят. Уже совсем далеко от Зеленогорска. Скоро уж и леса не останется.
― И где же влюбленные парочки будут гулять в тайне?
― В городе. Сама знаешь, сегодня за пару долларов можно снять комнатенку для любовных утех. Это раньше мы искали встреч в соловьиной роще… – он прижал её к себе и поцеловал в холодные губы.
– Ты законченный романтик, Левушка! Меня это безумно радует. Ведь если посмотреть чем ты целый день занимаешься – бумаги, цифры, бумаги, можно подумать , что для романтизма в душе твоей нет места ни на грош! А ты вот какой…
― Какой?
― Противоположный… своей внешности. Ну, то есть ты внутри и ты снаружи это два разных человека!
– Да? Так ты меня видишь?
― И не только вижу, но и чувствую… очень, очень близко чувствую… Хочу!
― Что, прямо здесь, на морозе?
― На морозе! В лесу! Среди белок и зайцев! Сейчас же! Иди ко мне…– она приблизилась и выпростала его орган из брюк и задрав свою длинную шерстяную теплую юбку, под которой ничего не оказалось, прижалось к нему промежностью, ритмично покачиваясь, издавая сладострастные стоны.
Прогулка влюбленных завершилась через час. С блестящими глазами и некой общей тайной в них, с розовыми щеками и держась за руки, они вернулись к машине.
― Ну, Федор, докладывай, чем занимался? – бросив снежком в вечно серьезного водителя Льва Давидовича смеясь, спросила Катя.
― Охранял,― сухо отозвался Федор.
― Что охранял? Лес? – отряхнула ласково она снег с рукава пальто водителя.
― Точно так.
― От кого?
― От хулиганов.
― Каких хулиганов? Где они?
― Уехали. Отогнал. А вы гляньте, Катерина Исаевна, бутылки из под шампанского и водки, недожранный торт и блевотину свою оставили.
Катя и Лев Давидович оглядели полянку при дороге и заметили все предметы, упомянутые Федором. Лев Давидович нахмурился.
― И как же ты это сделал? – пропуская Катю на заднее сиденье и садясь сам, спросил Лев Давидович, – езжай.
― Сказал, что тут генерал ФСБ с охраной остановился пописать.
― И они тут же улетели? – рассмеялась Катя.
― Черная Волга все ж вызывает уважение,– солидно и не без гордости заявил Федор.
― А если правду, Федор? – почему–то очень настороженно переспросил Лев Давидович.
― Тогда я им показал свою игрушку, ну, ту, что вы мне подарили пару лет тому…
― Показалось нечто подозрительное, Федор?
― Нет. Так, шпана.
До дома они доехали в полном молчании и быстро.
― Ты чем–то встревожен, Лев Давидович, – уже тихо и серьезно спросила Катя, снимая теплую беличью шубку.
― Может быть…
― Я хочу знать!
― Хорошо. После ванной. Ты со мной?
― Хоть на край света!
В доме было тепло и уютно. От этого тепла верба к полудню распустилась и проклюнулась светлая молоденькая зелень. В огромной ванной комнате, устланной крупным, светло розовым итальянским кафелем с эротическими рисунками, в большой небесного цвета ванной в клубах мыльной пены предавались наслаждению наша парочка влюбленных. Через четверть часа он вышел из ванной и подал руку девушке. Окутал её большущим толстым махровым полотенцем. Она же высвободив руки, распахнула его на груди и прижалась к Левушке, обвивая их обоих одним полотенцем. В салоне в банных халатах, они удобно уселись у камина, который заранее растопил Федор. В руках у Льва Давидовича блестел бокал с виски, у Кати с коньяком.