На весь зал звучало радио. Передавали новогодний концерт по заявкам слушателей. Это все были музыкальные приветы.
Колоколов и Славка украшали елку. Ася, сидя у печки, нанизывала на нитки клочки ваты. Ия подвешивала их к потолку, и получалось так, будто в зал сыплется крупный снег. И нет конца этому снегопаду.
Ася подбросила в печку дров и вдруг почувствовала себя так уютно и так ей захотелось, чтобы добрый, веселый фантазер рассказал какую-нибудь необыкновенную историю. Но эту историю сочиняла вокруг нее сама жизнь. Жизнь сочиняла историю о маленьком клубе среди студеной ночи, о зале, пропахшем еловыми лапами, о стреляющих печах, о двух влюбленных, которые украшали королеву-ель, о музыке, прилетевшей за сотни-сотни километров через мрак, тайгу и угрюмые горы, о девушке, ждущей у печки доброй сказки, и о лохматом снеге, который все падает и падает и никак не может долететь до пола.
Ася видела, как Колоколов и Славка у елки подавали друг другу игрушки, как старались коснуться руками друг друга, как разговаривали глазами, улыбками. Они все дальше и дальше уходили за ель, а после них на еловых лапах медленно кружились золоченые шишки, спичечные коробки, обернутые серебряной, звонко-хрустящей бумагой от шоколадных плиток, сияющие шары, звезды, ало-серебряные рыбки, ватные снегурочки. Нитки не были видны, и поэтому Асе казалось, что все это пестрое, сверкающее медленно роилось вокруг ели, выбирало, куда бы сесть.
Ася вдруг заметила, что белокурые, кольчатые волосы Славки стали снова длинными, упали на плечи, на спину, она, должно быть, отращивала косы. И растерянная Ася не знала, что ей думать. Первая любовь Славки вызывала у нее нежность, желание оградить сестру от печали, сделать ее счастливой, и в то же время эта внезапная любовь вставала новой преградой на пути к морю. Глядя на расцветшую, статную Славку, Ася вдруг почувствовала, что сестра не дойдет до моря, что для него она слишком уютная, домашняя, женственная. Для нее море — это всего лишь порыв юности, и только. Она и сама уже, наверное, почувствовала это и сейчас лишь притворяется и перед собой и перед нею, Асей. Больно было делать это открытие. Опять одинокой почувствовала себя Ася и даже как будто преданной близким другом. «Она ни в чем не виновата. Зачем же так думать о ней? — уговаривала себя Ася. — Каждый идет к своему. И важно прийти к своему, а не к чужому. Славка шла к морю, а пришла к тайге. Она сама еще не знает этого».
Грустные мысли сливались с печальной венгерской песней о журавлях, которая лилась из приемника. Ася закрыла глаза, чуть покачивала головой в такт музыке.
Ия остановилась, заслушалась, глядя в ледяное окно немигающими, тоскливыми глазами.
Когда песня кончилась, диктор сказал:
— Последние ночи перед Новым годом всегда полны поэзии. Не спится поэтам. Они бродят и бормочут стихи. Вот и к нам в студию заглянул на огонек поэт Лев Чемизов...
— Ася, слышишь? — закричала Славка, выбегая из-за елки. Ася не ответила и даже не открыла глаз.
— Ребята, девочки, Ия, слушайте. Это выступает Лев Чемизов. Мы знаем его! — кричала Славка.
В зале стих шум, стук молотков.
— Хотелось бы рассказать вам сегодня какую-нибудь славную, новогоднюю новеллу, — зазвучал голос Левы. — Но жизнь так интересна, что лучше ее не сочинишь. И я просто решил рассказать историю невыдуманную, действительную. Я расскажу о том, как внучки моряка с мятежного броненосца «Потемкин» добираются до моря. Сестер-близнецов звать Ася и Славка...
Ия удивленно посмотрела на сестер. Она еще не знала их истории.
Чемизов рассказывал все, как было, и в то же время он озарил эту историю таким светом, что даже для самих сестер она прозвучала как зов куда-то, как еле слышимая песня за стеной.
И вдруг они увидели себя по-другому, поняли себя иначе, почувствовали себя значительней, красивей.
Ия опустилась на ящик у окна, неотрывно смотрела на сестер.
— Труден их путь, много препятствий лежит перед ними, — задумчиво звучал голос Левы, — но свет далеких маяков все ближе, все ярче. Внучки погибшего борца отважно идут к океану. Знайте, забайкальцы! Они сейчас среди вас, они дошли до нашей земли, пьют воду из наших рек. Помогите им! Впереди у них еще год пути — год труда. Сейчас они в далекой Каларской тайге. Сестры, пусть не меркнет ваша мечта! Идущий — придет! И не забывайте великие стихи:
Едкие, неодолимые слезы прихлынули к горлу Ии. Она пыталась судорожно проглотить их, и поэтому лицо ее исказилось. Ей так захотелось юной, светлой чистоты, счастья, дороги к морю, что показалось — сейчас она вскрикнет, забьется в истерике.