— Сейчас над городом в темноте пролетают птицы. Я слышу их радостные крики. Они летят в вашу сторону. Посылаю с ними свой привет. Встречайте их! — И опять затрещало, голос утонул в улюлюканье и вое. Только кто-то где-то в пучине пространства умолял голосом из-за расстояния тонким, точно комариный писк:
— Тару! Тару шлите! Бочки, мешки!
— Тебе письмо из дому! — крикнула в окошечко работница почты.
— Письмо?! Скорее давай! — Ася бросилась к окошку. Она с нежностью разглядывала конверт. Хотела распечатать, но потом решила, что нельзя читать письмо без Славки.
Ася вышла на улицу и сразу же услыхала радостные крики птиц. Несметные стаи уток, гусей, журавлей валом валили через село в хвойные, нехоженые дали, на безыменные таежные озера, болота, ключи, протоки. Слышен был свист и шум крыльев. Весной и осенью в Каларах на озерах стон стоит. Колоколов увлеченно рассказывал об этих гогочущих, крякающих озерах...
За последнюю неделю земля просохла. Тощие, заспанные медведи уже шатались по старым брусничникам. Май высыпал на солнечные увалы голубой ургуй — сон-траву, среди нее зачуфыкали косачи. А сейчас вдруг снова посыпался снег. Он валил все гуще и гуще. А во мраке и снеге проносились все новые стаи. И они кричали все радостнее. Эти же птицы летели над морями и океанами.
И хоть Ася знала, что Левины журавли и лебеди прилетят еще не скоро, она все же подумала, слушая крики: «Это они передают мне привет».
Домой она влетела запорошенная, румяная, ликующая.
— Ну, Славка, давай укладывать наши тощие рюкзаки! — крикнула она. — Летят птицы, скоро прилетят и геологи!.. Пора нам собираться. А еще смотри-ка — письмо от папы с мамой! — Она подбросила конверт, поймала его.
Сестры сели у горящей печурки и нетерпеливо распечатали письмо.
— Милые мамины каракули! — сквозь слезы засмеялась Славка.
«Девочки мои родные, драгоценные, как я о вас истомилася, — писала мама. — Кажется, нет и минутки, чтобы я не думала о вас. Как-то вы живете? Как ваше здоровье, мои голубушки?»
И Славка и Ася не раз принимались плакать и тут же смеялись друг над другом.
Дальше мать сообщала, что отец, читая их письма, хмуро молчит и нельзя понять: смирился он с их побегом или еще нет? Только один раз он буркнул в усы:
«Ничего у них не получится. Не видать им моря как своих ушей. Покатаются, покатаются по государству, да и вернутся. Они думают, что жизнь — это хиханьки да хаханьки. Ничего, говорит, еще узнают, почем фунт лиха, еще полезут под крыло родительское!»
Ася вытерла слезы, лицо ее посуровело.
— Ты понимаешь, что он говорит? Да я скорее в лепешку разобьюсь, чем опозорюсь перед ним.
— Да ведь и над ним соседи смеяться будут: вернулись, мол, твои морячки сухопутные ни с чем!
— Вот я и говорю, нам хода нет назад, только вперед. За дело, Славка!
До поздней ночи они штопали, укладывались, гладили и вспоминали родной дом.
А птицы неслись и кричали во мраке и летящем снеге...
Утром пришел Колоколов. Он уезжал в Иркутск за белоснежными лисицами.
— Будем разводить и их, — рассказывал он.
Славка уныло смотрела на крышу дома, приютившего их на эту зиму.
На крыше с солнечной стороны снег таял, сыпались яркие капли, а на теневой стороне снежок был сыпучий, сухой. Ветер срывал его, взвеивал серебряной пылью, будто в воздухе клубились золотые искры.
В этих сверкающих клубах к дому протянулась большая ветвь тополя, усыпанная, как ягодами, окрыленными почками.
И сама ветвь тяжело и лениво взмахивала, точно большое сквозное крыло.
На нее с крыши устремлялась сверкающая струйка. Ветер трепал струйку, мотал ее.
И все это диво тонуло в клубах искр — в снежной пыли.
— Что с тобой? — спросил Анатолий обеспокоенно.
— Уезжаю я, — тихо ответила Славка.
— Да, самолеты идут и идут... Скоро появятся геологи... А зачем уходить с ними? Зачем? — допытывался Анатолий. — Отработай положенное в совхозе.
— Ася... Она жадная. Все хочет увидеть, узнать, везде побывать. Вот и теперь тянет ее к геологам. А Чапо она не любит.
Колоколов молчал. Он хоть и был готов к разлуке, но когда разлука пришла, она поразила его.
— Да и мне какой толк оставаться? — Славка вздохнула. — Все равно мы осенью уедем на море. Ты же знаешь.
Колоколов все молчал. Лицо его чуть побледнело, и от этого резче выступила синева на подбородке и верхней губе, хоть он и брился сегодня.
— Ну что же делать, Толя?! — воскликнула Славка, хватая его за плечо.
— Поезжай. Я же ничего... Ты должна ехать!
— Ты говоришь так, будто я обманула тебя!
— И ты можешь уехать? — спросил Колоколов.
— Если я не поеду, грош цена мне. Столько мечтать, добиваться, давать клятвы — и вдруг все это предать!