Славка растерянно оглянулась. К ней подошел нагловатый молодой парикмахер, пропахший с ног до головы одеколоном. Он положил косы на руку, как бы взвешивая и оценивая их.
— С собой заберете или оставите? — спросил он, постукивая расческой о ножницы.
— Как это... Я не понимаю...
— Если остригу — косы оставите?
— Конечно... Зачем же они мне?
— Прошу, — показал он на кресло.
Не успела Славка сесть, как он уже окутал ее простыней, пробежав семенящими, как лапки насекомого, подвижными пальцами по плечам и по груди.
— Эх коса — девичья краса! — воскликнул парикмахер, и ножницы хищно скрежетнули, разинули острую пасть, сверкнули клыками-лезвиями. Славка заелозила в кресле, хотела вскочить, но тут же осела, увидев в зеркале презрительное лицо Аси, стоящей в дверях между портьерами.
А шмыгающие пальцы парикмахера уже расплетали косы. Звякнули ножницы, заскрипели разрезаемые волосы. Шелковые длинные пряди змейками падали на плечи, на грудь. Их тут же подхватывала жадная рука, бережно укладывала на столик. Скоро там выросла мягкая груда белокурых волос. Славка зажмурилась, чтобы не видеть их.
Из-за переборки высунулся длинный нос и раздался хрип:
— Безумная!
Славке почудилось, что вместе с косами она. отрезала все прошлое.
Странное лицо смотрело на нее из зеркала. Лицо сделалось будто меньше, а голова в коротких, распушившихся волосах стала большой-большой. Славка смотрела на себя, как на незнакомую. Голове было непривычно легко, а голой шее холодно. Ася глянула на сестру и тут же смущенно отвернулась. Но все-таки упрямо буркнула:
— Тебе так лучше... И потом — удобнее в дороге...
Когда они вышли из парикмахерской, Славке показалось, что все смотрят на нее.
— Аська! — вдруг панически зашептала она, схватив сестру за руку. — А что скажут мама с папой?!
Сестры испуганно остановились.
— Шуму будет!. Но ничего — пускай знают, что мы не шутим! — Ася быстро справилась с минутной растерянностью.
Илларион Максимович уже двадцать лет брал книги в одной и той же библиотеке. Это был самый аккуратный и самый серьезный читатель. На крыльце библиотеки он тщательно вытирал сапоги, снимал кепку. Входил он осторожно, чтобы не нарушить тишины.
Любил он слова торжественные, весомые, как, например: Держава, Государство, Вселенная, Человечество, Океан, — и часто употреблял их. И книги он читал все толстые, серьезные, гремящие: об истории народов, о войнах, о революции, о великих полководцах. Так для него было большим праздником прочитать «Войну и мир», «Тихий Дон», «Петра Первого», «Севастопольскую страду».
— Фундаментальные, мудрые эпопеи, — сказал он библиотекарше.
К тонким книгам Илларион Максимович почему-то относился пренебрежительно.
— Дайте-ка мне еще что-нибудь из истории народов или мемуары исторических деятелей, — попросил он внушительным голосом, сдавая «Пугачева». Библиотекарша уже приготовила «Хождение по мукам». У Иллариона Максимовича в глазах загорелись алчные огоньки. Он уважительно крякнул. Взяв грузную книгу, принялся перелистывать ее, с трудом захватывая страницы толстыми пальцами. Он тщательно осмотрел ее, как, бывало, в магазине осматривал дорогую вещь, боясь выбросить деньги на ветер. И даже, положив на ладонь, испытал книгу на вес. В глазах его светилась благосклонность. Стеклянной ручкой крупно и медленно расписался, пожал библиотекарше руку и вышел на цыпочках. Кепку он надел на крыльце.
— Самостоятельный человек, и на все имеет свой взгляд, — сказала пожилая библиотекарша.
...И только он, придя домой, просветленный и торжественный, с наслаждением уселся за книгу, как в комнату на цыпочках вбежали дочери. Они обомлели — встреча оказалась неожиданной. Сначала отец ничего не заметил, потом пронзительно уставился на Славку, медленно поднялся со стула.
— Ярослава, повернись, — приказал он, багровея. Усы его сами собой сильно распушились. Славка покорно повернулась, низко опустила голову.
— Это что за новость?! — раскатисто пророкотал бас отца.
— Папа, в мореходное нельзя с косами, — затараторила Ася. — Сам посуди...
— Молчать! — загремел отец. — Я ее спрашиваю!
— В мореходное нельзя с косами, — пролепетала Славка.
— В мореходное нельзя без головы! — рявкнул отец. — А где у тебя голова?!
На крик прибежала мать.
— Вот, полюбуйся на чадо свое! — От ярости усы его еще сильнее распушились, встали дыбом. Он гордился косами дочери, всегда незаметно любовался ими. — Как драная кошка стала!