— Мне нравится этот откровенный разговор. Давайте собираться почаще.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Зима расходилась не на шутку, мстя за теплую осень, за то, что ей столько времени пришлось отсиживаться на склонах гор. И сейчас она старательно выравнивала крутые бугры и глубокие овраги, набрасывая на них пухлое белое покрывало, прошитое строчками заячьих следов. Лошади возвращались с границы одной масти — сивые, заиндевевшие от копыт до гривы. Последнее время на них перестали выезжать даже на правый фланг: лыжи надежнее. Такая зима с гулкой морозной стрельбой из всех укрытий мне нравилась. Она была похожа на нашу, володятинскую.
Но сегодняшняя ночь вновь напомнила, что я был далеко, очень далеко от родных мест. Ветер могуче гудел и будто падал откуда-то с высоких круч, как пенящийся водопад, перемешивая снег и каменную крошку. Тополя во дворе жалобно скрипели, позванивали хрупкими от мороза сучьями. На конюшне испуганно ржали кони, может быть учуяв в хаосе звуков вой голодных волков.
Я и Архип Гали выходили на правый фланг заставы. Задание: с рассветом проверить снежный покров на границе. Но на этот раз рассвета, кажется, не будет. От дозорной лыжни наверняка и следа не осталось. Придется прокладывать новую.
Я с вечера натер лыжи отличной мазью, присланной Лукой Челаданом. Лука с детства умел колдовать над этими мазями, как девчата над кремом для лица. В наших пограничных краях с изменчивой погодой подарок земляка был очень кстати. Посоветовал то же самое проделать Гали.
— Сам знаю! — огрызнулся тот и забубнил, проклиная зиму с ее, жгучими морозами, строевую подготовку, ночные наряды и Иванова-второго.
Перед тем, как встать на лыжи, я все-таки спросил напарника:
— Архип, лыжи натер?
— Была охота.
— До стыка с соседней заставой дойдешь?
— Куда пойдем, туда дойдем.
— Пойдем туда, куда приказал сержант.
— Не слышал.
— Зато у меня слух хороший.
— Ха! Медаль хочешь?
Я не обратил внимания на его задиристый тон и шагнул в мутную пелену рассвета. Как и предполагал, за ночь нахоженная лыжня перестала существовать. Ветер будто только и ждал, когда мы появимся в чистом поле, чтобы наброситься на нас, и уж если не свалить с ног, то всласть потешиться. Он перезаряжал снежные обоймы и то палил в лицо, то бил в спину, то пригибал к земле. За пять шагов ничего не видно. Снежная заваруха может стать невольным союзником нарушителю границы. Надо поторопить напарника.
Оглянулся, а торопить некого. «Чего доброго, заблудился», — испугался я. Вернулся по следу. Гали стоял, протирал варежкой лыжи и неразборчиво чертыхался.
— Архип, с ума сошел!
— Пе-ервый раз слышу.
— Ты не имеешь права отставать от старшего наряда!
— Старший должен службу нести, а ты кросс берешь.
— Какой тебе кросс? Ветер в спину дует, лыжи сами идут.
— У меня не идут, у тебя идут — ты и двигай.
Я понял, что начальственным тоном его не пронять, и начал бить на чувство.
— Архип, ты сознательный парень. Видишь, какая чертовщина метет? Если мы таким темпом пойдем, ничего не обнаружим. Поэтому надо пошевеливаться.
Я помог ему встать на лыжи. Гали шел, а если поточнее сказать — портил мою лыжню. Шапка у него сбилась на затылок, полушубок распахнулся, движения рук и ног были неэкономными, лыжи разъезжались. А палки определенно были лишними. Он то глубоко вонзал их в снег, то протыкал острыми наконечниками пространство, точно разя невидимого врага, то обе палки брал в левую руку и нес, как ненужные деревяшки.
И это — начало пути. А как он будет вести себя дальше? Страшно выходить на пограничное задание с таким расхлябанным, беспомощным человеком. А может, он и не так уж беспомощен? Как бы заставить его хоть немножко приоткрыть свою душу?
Пытаюсь вызвать Гали на откровенный разговор.
— Архип, ты что-нибудь слышал о Камчатке? Вот где зима! А служба пограничная все равно идет...
— Катись к чертовой бабушке со своей Камчаткой! Надоело!
— Что надоело?
— Все надоело. Ты надоел, ветер поганый надоел!
Мне подумалось, что еще одно слово, и он закипит, как неисправный радиатор. Пожалуй, лучше продолжить этот разговор где-нибудь в другом месте.
Теперь я поминутно оглядываюсь назад. Идем все медленнее. Чувствую, что уже давно выбились из заданного графика движения. Правда, коррективы вносит и погода. Но если бы дело было только в ней...
Наконец вышли на дозорную пограничную лыжню. Здесь она казалась нетронутой, точно не было ни беснующегося ветра, ни вьюги. Впрочем, ветер гудел, но где-то вверху. Мы входили в лощину. Она зажата высокими скалами и, скорее, напоминает ущелье, чем лощину. Дно завалено бесформенными обломками породы. Сейчас они плотно укрыты снегом. Эти округлые бугорки — единственное препятствие на нашем пути.
Хорошие лыжники считали за удовольствие проскочить по невысоким, безопасным трамплинчикам. Но, к несчастью, Гали не относился к разряду хороших. По ровному он еще кое-как шел, а сейчас чаще всего ехал на любимой тройке: лыжах, палках и собственных ягодицах. Вот он сполз с очередного пригорка и задрал лыжи вверх. Я решил подбодрить парня.
— Еще несколько раз пройдешь по этому маршруту — и тебе дадут третий, а то и второй разряд по лыжам. Поднажмем?
Гали медленно выпрямился. Его раскрасневшееся лицо исказилось. Глаза стали хищными, точно он собирался съесть меня живьем.
— Пошел к черту! Приваливать будем! Жрать будем! — И он со злостью бросил лыжи, палки и завернул вправо, где в отвесной стене зияла темная, пасть пещеры.
Вот господь бог послал помощничка. Ну черт с тобой, жри, но через десять минут все равно подниму. Не пойдешь — волоком потащу!
Конечно, если бы это была просто лыжная прогулка — идеальнее места для отдыха не придумаешь. В лощине тихо, тепло и даже как-то по-домашнему уютно. Можно развести костер и, развалясь прямо на снегу, смотреть, как тугие завитки дыма поднимаются к небу, нехотя, лениво распрямляются и наконец совсем тают в подсиненном морозном воздухе.
Я посмотрел вверх и перепугался: там все дымилось, клубилось, над лощиной метались тучи белых хлопьев. Справа, на отвесной скале, росли снежные карнизы. Я торопливо поднялся в пещеру.
— Архип, дальше здесь оставаться нельзя! Может быть обвал.
— Ха... Скала крепкая, выдержит.
Я вытянулся и в полный голос, словно передо мной была выстроена вся застава, отдал приказ двигаться за мной. Но Гали даже не удостоил меня ответом. Он домовито расселся на камне, вытянул из тайников своего добротного полушубка кусок мяса, краюху хлеба и задвигал железными челюстями. Полнейшее пренебрежение и к моим правам, как старшего наряда, и к поставленной пограничной задаче, и, по-видимому, ко всему на свете, кроме собственного желудка.
Это было уже слишком. Я хотел силой вышвырнуть его отсюда. Но в этот момент глухо, тяжело вздрогнула земля, и меня, точно взрывной волной, отбросило к задней стене пещеры...
Я не сразу пришел в себя. А когда очнулся, понял: пещера сверху донизу забита снегом. Окликнул Гали, но тот не отзывался. Закричал во всю силу, а голос был глухим, слабым, точно проходил через вату. Теперь мной владела только одна мысль: спасти человека.
Начал разгребать снег руками, но скоро понял, что так далеко не уедешь. Попробовал отжать спиной — не поддавался. Под ноги попал конец лыжи. Нет, счастье еще не отступилось от нас. Это уже как-никак орудие производства. Но лыжу точно впаяли в снежную массу. Впрочем, зачем она мне целиком? Попробовал взять на излом, и, к моей радости, лыжа лопнула в месте крепления.
Острым надломанным концом лыжи я отталкивал снег за себя. Почему-то вспомнилось детство, когда мы вот так же рыли норы в снежных сугробах и гордо называли их туннелями. Правда, тогда за мной двигались другие снегопроходцы, а сейчас я один. Удастся ли пробиться к Гали, выбраться к свету?..