В руке подполковника хрустнула трубка. Он швырнул обломки в корзину и отошел к окну. Было видно, как на его освещенных солнцем висках набухали вены.
Я слышал, как у Яниса тикали наручные часы. Тишина становилась невыносимой. Казалось, что она сгущается, превращается в тяжелую грозовую тучу. Сейчас эта туча закроет солнце, и комнату потрясет гром...
Начальник политотдела вернулся к столу. Лицо его было бледным, осунувшимся, будто офицер за эти несколько минут перенес тяжелую болезнь.
— Кто еще желает выступить?
Все молчали. Я поймал на себе горячий взгляд Иванова-второго. В нем были упрек, недовольство. «Ну что же ты?! За себя постоять не можешь? Когда еще представится такой случай?!» Не могу, секретарь. Пока сидел здесь — все перегорело. И мои заготовленные впрок воинственные речи словно ветром выдуло.
И начальник политотдела недовольно посмотрел на меня. А возможно, мне так показалось, потому что он уже заговорил с Аверчуком.
— Товарищ старшина, как вы готовите людей перед выходом на границу?
— Ну... перво-наперво ставлю задачу. И оружие чтобы в порядке. Обмундирование по сезону: когда кожаные, когда резиновые сапоги, плащи.
— А настроение?
— Что «настроение»? — переспросил старшина.
— Какое настроение у человека?
Аверчук молчит, морщит лоб, что-то обдумывает. Наконец произносит громко, раздельно, словно отдает рапорт.
— Настроение солдата — это мой приказ на охрану границы. Сила солдата — его оружие... — И видимо, для крепости прибавляет: — Автоматическое!
— А как вы планируете наряды на границу? В пограничной книге одни цифры.
— Мы для ускорения вместо фамилий ставим личные номера солдат.
— Номера?
— Так точно, номера!
— Значит, вместо фамилий, вместо людей — номера?
— Так точно! — еще резче отчеканил Аверчук.
— Скажите, Николай Иванов, — обратился вдруг ко мне начальник политотдела, — Потехина надо выгонять с заставы?
— Нет. Надежный парень.
— Как вам удалось повлиять на него?
— Не знаю, сколь велика тут моя заслуга. Ему требовалось немногое — протянутая рука товарища.
— Видите, как просто — протянутая рука товарища. Но ведь до этого с ним долго бились. Внушали, прорабатывали, наказывали, а протянуть руку не догадались.
— Панибратство! — буркнул Аверчук, но так, чтобы все слышали.
«Неужели нельзя найти управу на этого человека?» — возмущался я про себя, глядя на старшину. Но начальник политотдела будто только и ждал этой реплики, чтобы окончательно в чем-то утвердиться и успокоиться. Он заговорил, обращаясь уже ко всем:
— Зачем мы собрались? Подумать, обсудить, сообща, что надо сделать, чтобы в будущем не повторялись чепе. Здесь раздавались голоса: о чем думать, виновные наказаны, выводы сделаны. А вот товарищ Березовский спрашивает: «Спасут ли эти выводы от нового чепе?» Отвечаю категорически: нет! Почему? Надо идти не только по следам уже совершившихся проступков, а предупреждать их. Иначе мы превратимся в пожарную команду: вспыхнуло пламя — скачи, туши!
— В личных беседах, — продолжал подполковник, — кое-кто пытался разжалобить меня ссылками на трудности. А скажите по совести: где, на какой заставе их нет? Демобилизуются старослужащие, уезжают отличники службы, хорошие специалисты, снимаются с учета коммунисты, на многих заставах, как, впрочем, и на вашей, распадаются партийные организации, перемещаются офицеры. Вам, может быть «повезло» больше других: начальника заставы выдвинули, замполит поступил в Военно-политическую академию. В общем, жалобы на эти трудности ничего не прояснят. Давайте поговорим о людях, об отношении к ним.
Вот сидят Березовский, Ратниек, секретарь комсомольской организации Иванов, Николай Иванов, Лягутин, Сидоров и другие. Солдаты. Исполнители воли офицеров, сержантов заставы. Но только ли исполнители? А может быть, и надежные помощники? Вспомните особенности нашей службы: мелкие группы, парные наряды, одиночные наблюдатели. Вы успеете быть везде, товарищ старшина? Нет? А где же ваши помощники? Вы их свалили в одну кучу с Галининым, и предлагаете, ни больше ни меньше, — выгнать с заставы. — Начальник политотдела механически поискал что-то в правом кармане брюк, вероятно трубку, потом взял со стола карандаш и стал нервно крутить его. Чувствовалось, что он снова начинает возбуждаться. — Нам пытаются внушить: эти люди прибыли сюда отбывать воинскую повинность. Воспитателям полезно бы знать, что это понятие укоренилось еще в эпоху крепостного права. А наши пограничники пришли не за тем, чтобы отбывать повинность, они стали на рубеже Родины как хозяева своей земли. Они хотят думать, дерзать, творить, хотят оставить свой след от пребывания на границе, как рядовой Михаил Чистяков и Николай Иванов, задержавшие опасных разведчиков, как Петр Иванов, подвесивший стальной трос на отвесной скале в горном ущелье. Они хотят не просто выполнять команды, приказы, но и делать это инициативно, с огоньком, с душой. Кто не понял этого — тот ничего не понял!
В пограничных войсках идет сложный процесс обновления и совершенствования. Осваивается новая техника, новые средства и способы управления. Это знают и видят все. Но некоторые не замечают или не хотят замечать, что меняется не только техника, меняются и люди. Сейчас на вашей заставе больше половины солдат со средним образованием. Люди выросли. Они стали не только грамотнее, но и сложнее. Каждый со своим характером, со своими запросами. Их в узенькую графу с номерами не втиснешь.
И еще. Даже автоматическое оружие, товарищ старшина, само не стреляет. Оно в руках человека. Как же не знать, с каким настроением выходит этот человек на границу? Каково его душевное состояние, как он будет действовать в тяжелой обстановке, что ему можно и чего нельзя поручить?..
Подполковник Грибунин сделал паузу, словно хотел подчеркнуть, что сейчас скажет нечто важное, значительное, ради чего мы и собрались здесь. Он посмотрел на меня, Яниса Ратниека, Иванова-второго, и я заметил, что у начальника политотдела немножко оттаяли настывшие глаза.
— А девятая пограничная застава?.. У нее хорошие боевые традиции. И похвально, что комсомольцы стремятся беречь их. Подполковник сел.
Наступила такая тишина, словно в комнате никого не было. Старшина Аверчук ни на кого не смотрит. Его глаза уползли под черные мохнатые брови. Замерли в выжидательной позе Иванов-второй, Янис. Меня мучил вопрос: а что дальше? Если не самое главное, то что-то очень важное осталось недосказанным.
Начальник политотдела мельком взглянул на Козлова. Лицо майора стало еще угловатее и холоднее. В глазах отражалось что-то тревожное, незнакомое. Что? Раскаяние, обида, протест? Наверно, думает о том, что какой бы большой начальник ни приехал на заставу — настоящим хозяином заставы является все-таки он, кто бы что ни сказал — последнее слово за ним.
Но майор молчит. Его обострившиеся скулы нервно подергиваются. Подполковник Грибунин решительно поднялся.
— Ну что ж, давайте на этом и закончим. За работу.
А ГОРЫ СТОЯЛИ И СТОЯТЬ БУДУТ
После недели относительного затишья старшина Аверчук по выражению Стручкова «вновь задурил». С самого утра только и слышалась его команда:
— Дежурный, ко мне!
Оказывается: поднимались вяло, койки выровнены плохо, заправлены небрежно, оружие в пирамиде не блестит, в умывальнике оставили мыльницу.
Дежурил Ванюха Лягутин. Он вбежал ко мне в комнату и устало опустился на табуретку. Его лицо, не знавшее румянца, сейчас было малиновым.
Вслед за ним вошел Стручков и начал строить какие-то рожицы, которые, по его мнению, должны были сделать меня счастливым. Потом сверкнул маленьким конвертиком и тут же показал пустые ладони. Через секунду вытянул конвертик у меня из-под мышки, помахал перед моим носом.
— Танцуй!
Ванюха обжег фокусника свирепым взглядом. Петька сделал вид, что перепугался насмерть, и сунул мне письмо. Я разорвал конверт.