В лесу пахло хвоей, корой, невыразимо чистый, отрадный запах леса.
— Давайте сделаем крюк, не такой уж большой, и пойдем через кедровый бор? — предложила разрумянившаяся, довольная прогулкой Валя.
Все согласились. Час пути — и мы вошли в кедровый бор… В нем было торжественно и сумрачно. Величавые кедры чуть покачивались вершинами на ветру, роняя серебристую снежную пыльцу. Мы постояли в молчании, захваченные этим одухотворенным, полным какого-то тайного смысла, безмолвием. Опомнились только, услышав хруст снега под лыжами. К нам подходил высокий бородатый мужчина в черном овчинном полушубке, за плечами висело ружье. Я узнал Барабаша. Мы поздоровались.
— Не заблудились часом? — спросил фельдшер, здороваясь с нами за руку.
Марк объяснил, куда мы идем. На Фому Егоровича он смотрел с сожалением и сочувствием.
— Может, зайдете, погреетесь? — спросил Барабаш. — Фактория рядом… Близехонько.
— А не опоздаем? — нерешительно произнес Женя. Он, видимо, начинал мерзнуть.
— Еще много времени, — решительно возразил Марк и пошел за фельдшером.
Минут через двадцать мы подходили к фактории. Знакомая лайка выскочила навстречу, обнюхала ноги, но не заворчала.
Фактория — четыре просторных бревенчатых дома, такие же бревенчатые сараи для скота и для дров. За дворами занесенные снегом огороды, спускающиеся к реке. А вокруг дремучая тайга да высокое белесое небо.
Изба фельдшера состояла из сеней, кухни с русской печью да большой комнаты в три окна.
Барабаш засветил лампу.
— Раздевайтесь и проходите, а я самовар поставлю!
Пока Фома Егорович хлопотал, мы сняли верхние свитеры и сели кто где. Я оглянулся. Кедровые половицы, некрашеные, но выскобленные добела. От толстых стен из кедровника так хорошо пахло, будто теплым летом в бору. На окнах висели штапельные занавески — красные прямоугольники на желтом фоне, но чувствовалось: в доме нет женщины. Кровать застлана неумело. На большом столе, на клетчатой клеенке, навалены грудой конторские книги, газеты, пачка меховых шкурок.
В углу, отгороженная некрашеным самодельным стеллажом, стояла другая кровать, застланная ярким покрывалом. У изголовья небольшой столик, на нем лампа, учебники и тетради. На стеллаже книги, газеты и журналы.
— Марфенькина боковушка, — пояснил Марк, понизив голос. — Тоскует ужасно Фома Егорович…
— Может, щец похлебали бы? Чай, не обедали сегодня? Чем идти на руднике в столовую…
Мы не отказались. Щи оказались очень вкусными… Наверно, Барабаш наварил дня на три, а мы съели сразу. Но он был явно доволен, даже повеселел.
— Ходят слухи, что скоро вырубят наш кедровый бор, — вздохнул Барабаш, раскладывая по тарелкам тушеную оленину.
Вместо гарнира он подал бруснику и грибы. Домашний ржаной хлеб тоже был очень вкусен. Валя даже есть перестала:
— Не могут вырубить! Это же просто… преступление.
— Есть люди, которые за длинный рубль готовы на любую подлость, — подавленно сказал фельдшер. — Пока шумит, любуйтесь им. — Этому бору триста лет. Есть кедры, которым около пятисот лет.
— Надо бороться! —воскликнул я. — Не дать вырубить этот бор. Объявить бы его заповедником.
— Боремся! — коротко сказал Фома Егорович.
— Под этими кедрами отдыхали первые русские землепроходцы. Когда родился Борис Годунов, они уже цвели и плодоносили, — мечтательно сказала Валя. — Я не знала… Как хорошо, что мы спустились как раз с плато… Женя, мы должны помочь отстоять этот бор.
Женя промолчал. Лиза пытливо посмотрела на него и насупилась.
Пообедали. Женя стал торопить нас. Мы от души поблагодарили доброго хозяина. Пригласили в обсерваторию.
— Если буду охотиться в тех краях, то зайду, — улыбаясь пообещал фельдшер.
Когда мы уже подходили к Черкасскому, я подумал невесело, что время летит до странности быстро и каждый день неповторим. Еще так недавно здесь не ступала нога человека — дикий, безлюдный и чистый край, где все росло и зрело в благодатном просторе. А теперь вот какие-то пни, вырубки, за рудником сводят лес. Землю надо беречь. Сохранять красоту земли, преображая ее. Сохранять для потомков.
Раньше я никогда об этом не думал…
Глава седьмая
НЕОЖИДАННЫЙ УСПЕХ
Когда мы подошли к Дому культуры, уже стемнело. Поселок сиял огнями. Все было запорошено голубоватым инеем: бревенчатые дома, заборы, столбы, провода, старые кряжистые лиственницы и медноствольные сосны.
У подъезда толпилась молодежь. Испитое, коварное лицо Гуся мелькнуло в толпе.
Нас уже ждали и сразу провели за кулисы. Заведующий Домом культуры Сеня Сенчик, веселый паренек с красно-рыжими волосами, похожими на парик клоуна, сказал, что зал уже переполнен, все очень хорошо, но что он хочет нас предупредить… Сенчик замялся.
— Дело в том, — смущенно сказал он, — что у нас возможны всякие эксцессы… и потому вы…
— Эксцессы? — удивилась Валя. — Какие, с кем?
— Понимаете… конечно, у нас большинство славные ребята, комсомольцы, но… к сожалению, тон задают не всегда они, а всякий хулиганствующий элемент, хотя их горстка…
— Если горстка, так почему же их не обезвредят? — удивилась Валя.
— Ну, не совсем — горстка… Ведь это Север! Что вы хотите! И вообще, тихонькие на Север не едут, они сидят, как грибочки, возле папы и мамы. А в Черкасском, как на подбор, собрался самый буйный, беспокойный элемент. Привыкли летать со стройки на стройку. В общем, извините, если будут выкрики, свист или там улюлюканье, вы уж, пожалуйста, не обращайте внимания — будто не слышите. Они пошумят и успокоятся.
Мы переглянулись, немного растерявшись от такого предупреждения.
Едва привели себя в порядок, как оказались на сцене. Лиза и Марк хотели пройти в зрительный зал, но мест уже не было, и Сенчик усадил их прямо на сцене сбоку. Они тут же передвинули свои стулья подальше, чтобы их не было видно из зала.
Нас встретили неистовыми, громовыми аплодисментами и пронзительным свистом. Сколько Сенчик ни махал на них руками, публика аплодировала все неистовей.
Некоторые при этом так свистели, что стали багровыми. По-моему, они просто разминались.
Сеня Сенчик терпеливо пережидал, пока они устали, представил нас и предоставил слово директору обсерватории.
— Поинтереснее говорите! — шепнул он умоляюще.
Сенчик заметно побледнел. Хотя, похоже, был не из пугливых и не из тихоньких. Единственный заведующий Домом культуры в Черкасском, который здесь удержался… Кажется, он пользовался у «буйных» авторитетом, чему, возможно, помогала его клоунская внешность.
Женя холодно и строго оглядел аудиторию, подождал, пока стихнет, и преподнес изящнейшую из своих лекций. Он рассказал (очень интересно!) о задачах обсерватории, об изучении учеными всего мира планетарных процессов, о неразрешенных проблемах науки о Земле.
Боюсь, что лекция, по крайней мере для половины слушателей, пропала даром. Они жаждали развлечений. Дом культуры был единственным таким местом. Совершенно убежден, что эти парни (женщин в Черкасском было еще мало) после недели тяжелейшего труда на рудниках, предпочли бы в свой выходной день не лекцию по геофизике, а кабачок. Будь такой в Черкасском, добрая половина ушла бы туда, и Женя читал бы свою лекцию для тех, кого она действительно интересовала.
Все же постепенно они покорились и стали слушать. Кроме одной группы у стенки. Я узнал компанию: Гусь непринужденно развалился на подоконнике, его неизменная свита — Сурок, Топорик, Рахит, Цыган и. другие нагло поглядывали вокруг. Их заметно боялись. Странно все-таки, почему? Наверно, не хотели связываться или просто трусили.
Я стал внимательно разглядывать собравшихся. Самые разные люди. (И когда успели понаехать?) Рабочие с рудника, буровики, техники и инженеры, служащие, учителя, школьники постарше, лесорубы, летчики…