Минут через двадцать я входил в приемную. Ректора ждать пришлось недолго. Секретарша пригласила меня. Я вошел в огромный кабинет. Профессор Герасимов, улыбаясь, шел мне навстречу. Но улыбка быстро сошла с его полного, румяного лица.
- Тебе плохо? - спросил он с тревогой, кладя руку мне на плечо.- Или... что-нибудь случилось?
- Да. Случилось...
Он потащил меня к дивану и почти силой заставил сесть, потому что я зачем-то упирался. И сам сел рядом.
- Ну, выкладывай, Николай, что случилось. Ведь мы с твоим отцом друзья...
- С которым? - вырвалось у меня, прежде чем я понял, что это черт знает что. Но ведь это был профессор Герасимов. Он и глазом не моргнул.
- С обоими,- сказал он просто,- оба хорошие ребята. Можешь гордиться тем и другим. Тебе повезло, парень. Бывают отцы, которые позор не только для сына, но и для общества. Я бы на твоем месте с ним повидался.
- Вам Ангелина Ефимовна все рассказала?
- Она мой друг со школьной скамьи. Ну, так что случилось?
Я молчал. Язык не поворачивался. Но так как он смотрел на меня с нетерпением, я молча отдал ему Лизино письмо.
- Черт возьми! - воскликнул он с яростным сочувствием, возвращая мне письмо.- Думаю, что эта девушка совершила самую большую ошибку в своей жизни. Казакова я немного знаю. Это талантливый ученый, но жизнь он начал с ложных предпосылок: что зло непобедимо и только с ним надо считаться. Жаль и Абакумова...
- Вы про него знаете?
- Валя мне все рассказывает. Но я уже давно ее не видел. Вот приедет защищать кандидатскую, тогда наговоримся. Но она что-то не торопится.
Он посмотрел на часы.
- Ну, мы с тобой еще как-нибудь потолкуем. Сейчас тебе, брат, не до разговоров. Я ведь сам когда-то терял любимую. Все понимаю... Кстати, этого Гуся еще не поймали? (И это успела ему рассказать Ангелина Ефимовна.)
- Нет. Скрылся где-то в тайге.
- Ну, а как сейчас со здоровьем? Учиться сможешь?
- Конечно. Доктор сказал, что легкое потом регенерирует. Будет, как прежде. Лет через пять.
- Так...
- Я хочу учиться на заочном. В августе мне возвращаться на плато. Я бы успел догнать. У меня хорошая память.
Герасимов долго смотрел на меня.
- Когда я читал это письмо...- сказал он,- то подумал, что ты больше никогда не вернешься на плато.
- Почему же? Из-за Казакова? Из-за Гуся? Но ведь плато... работа на нем... не зависит.
- Я понимаю. Ничего я не понимаю! Зачем тебе надо именно на это плато?
- Не знаю, как объяснить... Но я непременно должен вернуться на плато! Я же не побежден. Человека нельзя победить, пока он с а м не признает себя побежденным. И вообще, я же не увольнялся. Просто отпуск по болезни.
- Гм, почему бы тебе не поступить на дневное отделение? Это можно сделать. У тебя золотая медаль. Стаж работы на Севере... Студенческие годы вспоминаешь всю жизнь как самые счастливые. Я студентом голодал, стипендии не хватало. Помогать мне было некому. Подрабатывал на вокзале: грузил товарные вагоны. И все же какие светлые и радостные воспоминания... Ты работать и учиться заочно с одним легким не сможешь, просто физически. Да еще где-то за Чукоткой... Поступай на дневной. Закончишь университет и поедешь на плато!
Я задумался. Здоровье теперь было у меня самым уязвимым местом. Приехать на плато и свалиться, чтобы кто-то делал за тебя твою работу? Ухаживал ночами, как Марк? Но почему я должен непременно болеть? Ведь у меня пошло на поправку.
- Ты кем, собственно, хочешь быть? Интересует ли тебя наука?
- Меня интересует наша Земля,- сказал я негромко.- Не знаю только, выйдет ли из меня ученый... я бы хотел поступить на физический факультет. По специальности геофизика. Жаль, что нет такого заочного. Не знаю, как мне быть.
Герасимов усмехнулся, потрепал меня по плечу и перешел к письменному столу. Я последовал за ним. Он положил передо мной лист бумаги. Глаза его лукаво блестели.
- Пиши заявление на философский. Без философии, брат, теперь далеко не уедешь, будь то геофизика, или география, или хоть генетика...
Герасимов понял, что я еще не выбрал. Совет его был мудр, но я наотрез отказался.
- Чего же ты тогда хочешь?
- Буду летом сдавать на астрономическое отделение. Вернувшись домой, я молча обнял бабушку.
- Приняли?
- Да. Буду летом поступать. Бабушка вздохнула.
- Чего же ты вздыхаешь? Буду сдавать, как все люди. Вместе с Марком. На астрономическое отделение.
От удивления у нее мгновенно высохли слезы.
- Почему на астрономическое? А географическое? Я промолчал. Силы мои были на исходе. Хоть бы не пошла горлом кровь.
- Ну и ну! - только и сказала бабушка. Она тревожно рассматривала меня.
- У тебя совсем плохой вид... Поешь - ив постель. Тебе рано было выходить из дому.
Я не возражал. Меня буквально качало от слабости. К своему удивлению, я съел обед. Затем послушно выпил лекарство и лег. Бабушка осторожно прикрыла дверь. Я не смог ей сказать о замужестве Лизы. Ректору университета мог, а ей нет. Она бы начала меня жалеть, и я бы, чего доброго, заплакал!
Я лежал один и думал о Лизе. А ей не легко! Пожалуй, с Казаковым ей будет одиноко и холодно. Такой человек. Ни света от него, ни тепла. И опять горе осилило меня. Словно я ее похоронил. Нет больше моей Лизы. Есть жена геофизика Евгения Казакова.
Бабушка постучала и вошла. Села возле меня, не зажигая света.
- Что случилось, Кузнечик? - так она спрашивала меня в детстве, когда в школе были неприятности и я хотел скрыть, но она всегда знала. Всегда. И я ей рассказывал в темноте. Рассказал и теперь.
- Дурочка, какая дурочка! - сказала она о Лизе.- Ух, негодяй! - о Казакове.
- Не то, бабушка,- возразил я.- Он ведь ее действительно любит. Иначе бы никогда не женился на дочери Абакумова. Алексея-то Харитоновича он ненавидит.
Я дал ей прочесть Лизино письмо, после чего спрятал его подальше, чтобы не попадалось под руку. Уничтожить его я был не в состоянии, перечитывать больше не мог.
Письма Марка и Сергея мы прочли вместе. Оба мне от души сочувствовали, а Сергей даже спрашивал: "Не избить ли начальника? Только намекни, и мы его поучим..."
- Может, пусть, это самое... поучат? - несказанно изумила меня бабушка и, махнув рукой, стремительно ушла на кухню.