Поздно… Она связала себя обязательством и отказаться от поездки уже не могла.
— Когда же мы приедем? — мрачно допытывался маленький Энтони Паркер. — Далеко еще?
— Осталось несколько миль, если память меня не подводит.
Корделл Паркер взглянул на семилетнего сына, который нахохлившись сидел рядом. В тусклом свете приборной доски смутно виднелись темные взъерошенные волосы, грустные глаза и капризно изогнутые губы с уныло опущенными уголками.
— Устал? — заботливо спросил Корделл.
— Устал? Ну что ты, папа, конечно нет! Всего-навсего пара перелетов! Подумаешь, из Англии в Буффало! И сейчас всего пять часов утра. С чего бы мне устать?
Язвительный тон сына вызвал в Корделле раздражение, но он подавил его, решив, что не время и не место вступать с малышом в пререкания. Не следует забывать, что Энтони все еще не пришел в себя после смерти матери.
Мысль о поездке в Штаты подсказал их семейный доктор, когда Корделл выказал ему озабоченность состоянием Энтони: прошло полгода после смерти Дейзи, а мальчик все еще был подавлен и чуждался отца.
— Ваш сын, полагаю, ощущает себя потерянным, — ответил ему доктор. — Его надо вернуть к жизни, убедить, что жизнь продолжается. Не могли бы вы уехать на время? Покажите ему те места, где вы сами росли. Побывайте с ним в вашем доме на озере. Вы ведь говорили мне, что привязаны к этому месту, не так ли?
Да, Корделл все еще оставался владельцем дома на озере. Он не стал продавать дом восемь лет назад, когда приезжал на похороны отца. Как раз тогда Дейзи сообщила ему, что ждет ребенка. Потеряв от радости голову, он решил сохранить дом для будущего малыша. Кто мог предвидеть тогда, с горечью подумал Корделл, что ждало их впереди? Дейзи умерла, а ему приходится везти на озеро сына в надежде вернуть его доверие и любовь.
Опустив глаза на сына, Корделл увидел, что тот заснул и во сне валится на него. Маленький, беззащитный, ожесточившийся в своем горе! Корделла захлестнуло чувство любви и… горечи. Одной рукой он бережно устроил сына поудобнее и снова уставился на дорогу.
В свете фар, пляшущем среди деревьев, впереди показался спуск на проселочную дорогу. А вот и почтовый столбик с тремя приколоченными указателями: Паркер, Харрис, Торп. Корделл ощутил болезненный укол в сердце. Он нахмурился и беспокойно поерзал на сиденье. Решившись на эту поездку, он думал только о Энтони, не задаваясь вопросом, как подействует на него самого это путешествие в прошлое. Давно поблекшие воспоминания вдруг стали оживать и постепенно воплощаться в отчетливые образы…
Уна… О Господи! Он провел по глазам предательски задрожавшей рукой. Столько лет прошло, а он видел ее сейчас так реально, словно она была рядом. Он всегда относился к ней с нежностью, но в то последнее лето…
В то лето ей исполнилось семнадцать. На озеро она с бабушкой приехала за неделю до их с Дейзи появления там. Он не видел ее уже три года и, взглянув, испытал странное волнение. Она уже успела покрыться очаровательным загаром, и от контраста между золотисто-коричневой кожей и ослепительно белым купальником дух захватывало. Да и сама она переменилась и выглядела потрясающе. Раньше ее всегда стригли под мальчика, теперь же пепельные волосы спускались на плечи густой гривой. Серебрившиеся на солнце пряди скользили по высокой груди, придававшей удивительную женственность ее худенькой стройной фигурке.
Похоже, она становится редкой красавицей, подумал он.
Ее зеленые глаза сверкнули, словно изумруды под солнцем, когда она увидела его и с радостным воплем бросилась горячо обнимать, как делала всегда в детские годы. Она была поистине прекрасна и при этом, отметил он, очаровательно невинна, как и прежде.
Тем больнее было ему, когда он узнал, что она занимается любовью с Саймоном Торпом, этим Везунчиком, как прозвали его еще в университете. Он обнаружил их случайно в уединенном месте. Светила луна, а он слышал их сладострастные стоны. И это в то время, когда Эмили, жена Саймона, находилась в больнице, в третий раз готовясь стать матерью!
От воспоминаний заныла старая сердечная рана, и с губ Корделла сорвалось глухое проклятие.
В ту ночь в нем словно что-то умерло. Он так и не смог понять, отчего так случилось. О, тогда он был вне себя от гнева. Ему казалось, что Уна совершает подлость, предает Эмили, которая всегда была ей верным другом. Он дал тогда выход ярости и презрению в словах, которые никогда раньше не произносил в присутствии женщин. Больше ему не довелось увидеть Уну, но его разочарование в ней было таким сильным, что он никому не признавался в нем. Только самому себе. Кроме гнева, презрения и разочарования было еще какое-то мучительное чувство, слишком смутное, чтобы поддаваться определению…