Одним словом, нечего и удивляться, что, едва эшелон тронулся, плавно набирая скорость, Владимир Петрович испытал острое – острейшее даже – желание напиться вдрызг. Раздобыть бутылку оказалось несложно: принес тот самый лейтенант-спецназовец. Ну, в смысле осназовец. Правда, принять наркомовские сто грамм отказался, сославшись на службу. Да и хрен с ним, у него и Очкарик имеется, этот громила-интеллектуал (без шуток, кстати, все так и есть) тоже насчет выпить не дурак. Вот только подвел его младший товарищ, «выпав в осадок» всего-то с одного стакана…
Грустно поглядев на остаток водки, Батоныч решительно заткнул недопитую бутылку туго свернутой бумажкой и убрал с глаз подальше. Достаточно, выспаться нужно, завтра денек будет никак не проще. А Виталька? Ну а что Виталька? Выберется, никуда он не денется. Не такой Дубинин человек, чтобы взять и тупо сдохнуть в немецком плену после всего, что он тут наворотил…
С этой мыслью Владимир Петрович Бат и заснул, за неимением подушки подложив под голову планшетку и воняющий соляркой шлемофон. Заснул практически мгновенно, под успокаивающий, знакомый с детства мерный перестук вагонных колес.
«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…
Глава 1
12 июля 1941 года, Цоссен[3]
– Анхель! Очень рад тебя видеть! – приветствовал гостя моложавый сорокалетний офицер в идеально сидящем на его худощавом теле мундире с двумя ромбами на витых погонах.
– Здравствуйте, господин полковник! – вытянулся у дверей слегка полноватый, с воспаленными от недосыпания глазами майор, примерно того же возраста, что и хозяин кабинета.
– Давай без формальностей, дружище! – улыбнулся полковник, подходя к майору, чтобы пожать руку. – От твоей строевой стойки так и тянет казарменным духом!
– Как скажешь, Рейнхард! – легко согласился Анхель, сразу как будто обмякнув. – После твоего возвышения…
– Ты думал, что я забуду старого друга? – подхватил полковник. – Брось, дружище, как можно было так подумать? Проходи, присаживайся!
Полковник провел гостя в угол кабинета, где стояли два пухлых кожаных кресла и небольшой кофейный столик красного дерева. Майор буквально упал в мягкие объятия кресла и облегченно вытянул ноги в запыленных сапогах, бросив рядом небольшой бумажный пакет.
– Да я вижу, дружище, что ты сильно устал с дороги! – участливо сказал полковник. – Я велю, чтобы принесли кофе!
– И чего-нибудь пожрать, Рейнхард! – буркнул майор. – Я сутки на ногах, только шнапсом и спасался…
Полковник звонком вызвал адъютанта и отдал необходимые распоряжения.
– Может, накапать тебе успокоительных капель? – усмехнулся полковник, аккуратно умащивая худой зад в соседнее кресло.
– Французских? – оживился майор.
– Не совсем, Анхель, но тебе понравится! – рассмеялся полковник, жестом фокусника извлекая откуда-то из-за столика бутылку темного стекла. Следом за бутылкой появились пузатые бокалы. Щедро, на два пальца, плеснув в бокалы янтарной жидкости, полковник торжественно провозгласил: – Прозит!
– Прозит! – кивнул майор, осторожно принюхиваясь к содержимому бокала. Наконец решившись, он сделал маленький глоток, размазал, как полагалось, напиток языком по небу и на несколько секунд замер, прислушиваясь к ощущениям. – М-м-м… Волшебно! Мягкий… Приятное послевкусие… Так ты говоришь, Рейнхард, что это не французский коньяк?
– Не поверишь, дружище! – улыбнулся полковник. – Армянский! Называется «Двин». Пятьдесят градусов, а как хорошо идет? Говорят, что это любимый бренди Черчилля. Хотя сами русские упорно продолжают называть сей шедевр именно коньяком.
– Трофейный, стало быть? – понятливо кивнул майор.
– Из довоенных запасов! – отрицательно мотнул головой полковник. – Адмирал как-то угостил, и мне понравилось. Здесь мне пока такой не попадался. Может быть, когда захватим Москву… Еще накапать?
3
В этом небольшом городке под Берлином располагался Генеральный штаб Третьего рейха (