Трехпалубное судно, рассекая носом холодные волны реки, приближалось к месту своего назначения, к городу Н... . Из за желто зеленой листвы проглядывали верхние этажи и крыши города, памятники и мемориалы, шпили и золотистые купола церквей, водонапорные башни и столбы электропередач. На верхней палубе судна, ближе к носу корабля, стоял невысокого роста, полноватый, полнощекий, полысевший, достаточно молодой еще человек, в очках и в теплом осеннем пальтишке. Он пристально вглядывался в каждую, открывавшуюся деталь города и дрожал от волнения. Его сердце забилось учащенно, его руки теребили пуговицы на пальто. Он не отрывал взгляда от берега, ведь Александр (а молодого человека звали именно так) впервые за тридцать лет увидел родной город, город, где он родился и провел первые пять лет своей жизни. Под серыми, осенними тучами, его взору предстал родной берег. Сашу охватили чувства радости и ностальгии по детству. Здесь началась его жизнь, приносящая радости и горести, счастье и страдания, успех и неудачи. От сюда он начал свой путь по дороге жизни, тут началась его история. Теплоход приближался. Нос корабля сместился в направлении берега, и корабль направился в сторону причала. Взору Александра открылись детали архитектуры прибрежных построек, являвшихся исторической частью города. Городские особняки, дворцы и церкви, впечатляли разнообразием архитектурных стилей. Полукруглые, волнообразные линии окон и дверей, изображающие растения лепнины, являлись своеобразной чертой построек рубежа девятнадцатого и двадцатого столетия и представляли собой Н...кий модерн. Узоры и кокошники, старых кирпичных зданий, а также украшавшие крыльцо навесные гирьки, являли взору русский стиль в архитектуре. И, конечно же, опирающиеся на украшенные богатой лепниной колонны, портики, являющиеся характерной особенностью советского классицизма. "До чего же красив мой родной город" - подумал Александр - "до чего же загадочен и мрачен в столь ненастный, начинавшийся день". Он узнал родину более чувством, нежели зрительно, более сердцем, чем сознанием.
На берегу, на крыше речного вокзала, стали видны буквы, складывающиеся в название города, видны на привокзальной площади автобусы, троллейбусы, такси и группа людей, видимо кого-то встречающих. Полусонные пассажиры корабля вышли с вещами из кают на палубу, ожидая прибытия. Кое кто уже узнавал в толпе встречающих своих родных и близких, махал руками. Корабль сбавлял скорость.
Отрывочные, эпизодичные воспоминания все же остались в памяти у Александра, не стерлись за тридцать лет жизни, проведенные вдалеке от родины. Саша помнил свой дом, двухэтажный, на восемь квартир, старой постройки дом с покатой крышей, чердачным окном, крыльцом, фонарем и возле дома лавочками. Помнил двор состоящих из таких же самых домов, обсаженный тополями, яблонями, боярышником, рябинами, сиренью, кустами и цветами. Посреди цветущего яркими красками и благоухающего цветочными ароматами двора располагался стол для картежников, площадка для игр, песочница. В той песочнице маленький Саша копошился в компании таких же маленьких мальчишек и девчонок. Он вспомнил о некоторых происходящих, значимых для него в те годы событиях, происходящих на той песочнице. Как кому то из сверстников бросил песок в глаза и мальчик заплакал, пытаясь вытереть глаза кулаками, как с кем то из мальчишек подрался из за машинки, как пописал на чей то сляпанный из песка кулич, и как за все за это ему доставалось от мамы. Вспомнил, как выкопал из земли дождевого червя и бросил одной из девчонок за шиворот, та начала реветь и пыталась его из себя вытряхнуть, но червяк не вытряхивался, и девочка побежала жаловаться родителям. А однажды с соседским мальчиком, они затолкали картошку в выхлопную трубу автомобиля, воровали, с ним же, чьи то яблоки, звонили в чужие квартиры, чтобы потом убежать, и так далее и тому подобное. За все за это ему доставалось от отца и от матери. Еще Саша не любил, когда родители вечером загоняли его домой и капризничал. Помнил садик, куда мама водила его каждое утро, и где маленький Саша не желал оставаться, плача возле забора. Воспитательница и дети стыдили его, уговаривая быть взрослым, и не плакать. Еще Саша не любил супы и жареную капусту, которыми кормили детей в садике и со скривившимся ртом, отодвигал тарелку в сторону. Не любил спать после обеда и не давал спать другим детям, будил их, после чего проснувшиеся дрались подушками и стаскивали с непроснувшихся одеяла. Впрочем, ребенком Александр был трудным, за что часто получал по заднице и ставился в угол. Но, не смотря на это, детство вспоминалось приятно, так как отсутствовали реальные проблемы, горести, страхи, тяжелые жизненные неурядицы.
Вспоминался парк, недалеко от дома, а в парке красочные карусели, веселая музыка, вечерами цветные огоньки. Там были автодромы, на которых Саша так и не научился ездить, постоянно в кого-то врезаясь, там были лодочки, в виде пиратских корабликов, на которых он катался в паре с отцом или матерью, стараясь глубже присесть, чтобы раскачать лодку. Родители не разрешали ему сильно раскачиваться, боясь, что он не удержится. Там было колесо обозрения, которое почему то называлось "чертово колесо" и на нем он боялся кататься больше всего. Его сердце начинало замирать от страха, когда кабинка поднималась все выше и выше, оставляя внизу людей, фонарные столбы, верхушки берез, тополей. Однажды, когда Саша с семьёй находился на самой вершине, ветер сдул с него шапочку с козырьком, и она, улетев, повисла высоко на ветке дерева. Маленький Саша расплакался. Удалось ли достать ее, Александр не помнил. Зато помнил свою самую любимую карусель, карусель для самых маленьких, где по кругу, один за другим, проносились дети, оседлавшие раскрашенных в яркие краски животных, лошадок, бегемотиков, львят. Но Саше больше всех нравился слоненок. Лицо слоненка было настолько веселым, забавным, наивным и по детски милым, что не полюбить его было невозможно. Саша полюбил его больше всех других зверушек, и когда дети шли занимать свои места на карусели, он бежал к слоненку, боясь как бы его не занял кто ни будь другой. Сев на него, Саша обнимал слоненка за шею и расплывался в счастливой улыбке, будто радуясь встрече с родным и близким. Но если слоненка успевал занять другой ребенок, Саша начинал реветь и предпочитал ждать следующего раза, нежели сесть на кого либо другого из зверят. Даже достигнув пятилетнего возраста, он все равно желал кататься только на слоненке, не слушая родителей, доказывающих Саше, что он уже взрослый для того чтоб кататься на слонятах. Но Саша не внимал, и, обняв руками и ногами милого друга, кружился на нем, заливаясь веселым смехом, наслаждаясь незамысловатым детским счастьем и окрыленный радостью. Покинув родной город, Саша еще долго вспоминал своего слоненка, скучал по нему, тосковал и уговаривал родителей вернуться, еще долго видел его во сне и разговаривал с ним, грустил ...