Ингвар поднялся с полозьев и подошёл к скале, прижавшись лбом к холодному камню. «Боги, я уж думал, вы навсегда покинули меня, но теперь вы вновь глядите в мою сторону. Я благодарен вам!» — помолился он.
Расширив проход, Лютый проник в щель. Арнульф влез за ним следом, и через некоторое время они вынесли наружу заиндевевшее тело кзорга.
— Ингвар, помоги нам! — с натугой проворчал Лютый. — Тяжёлый, зараза!
Ингвар перехватил тело за плечи и заглянул в лицо мертвецу. Оно было неживого серого цвета с чёрными ввалившимися глазницами. Гнилостный запах ударил в ноздри, и Ингвар с трудом сдержал подступившую тошноту.
— Ты уверен, что он живой?
— Да! Сердце бьётся. Он в летаргии! Их учат этому в Харон-Сидисе. Принесём его в тепло, он очнётся.
Воины уложили кзорга на полозья, и по лицу Лютого разлилась довольная улыбка.
— Позволь мне самому пытать его, Ингвар?! Я буду медленно выпускать из него кишки и накручивать их на свой кинжал. Он пожалеет, что родился на свет!
— Для начала подними мне его! — ответил Ингвар.
В Нордхейм они прибыли поздней ночью. Кзорга внесли в большой зал и уложили на стол.
— Отойдите и не прикасайтесь к нему, — сказал Лютый, отогнав всех от стола.
Он снял меховые рукавицы и натянул перчатки из кожи, смазав их жиром для верности.
Вооружившись острым ножом, Лютый принялся вскрывать чешуйчатую броню на мёртвом теле. Звук прорезаемого доспеха был схож со звуком рассекаемой плоти. Зал наполнил тошнотворный, въедливый запах мертвечины от загноившихся ран. Ингвар поморщился от отвращения, но подступил ближе.
— Если кровь кзорга смешается с человеческой, то конец, — предостерёг Лютый, поглядев на вана. — Всё его барахло нужно сжечь.
— Собака, ты отчаянный! — выругался Ингвар, глядя на то, как его соратник раздевает труп.
— Мне нужны иголка, нитки, вода и повязки. Я вырежу омертвевшие ткани и зашью глубокие раны, — ощупав раны кзорга, сказал Лютый.
Ингвар жестом приказал Арнульфу принести, что требовал Лютый, и тот с большим облегчением удалился.
— Раны не смертельные, — произнёс Лютый. — Броня его спасла. Только бедро насквозь прошито и плечо пробито так, что кости сломаны. Не знаю, будет ли у него рука работать. Кзорг-калека — посмеёмся! — усмехнулся Лютый, подняв чёрные глаза на вана.
— Ты хорошо справляешься с врачеванием, — заметил Ингвар.
— Ты знаешь, кто меня этому учил, — грустно улыбнулся галинорец.
Из покоев, завешенных шкурами, на звук голосов выглянула Сигги.
— Ингвар, что случилось? — вскрикнула она, с ужасом уставившись на Лютого с перепачканными в крови руками.
— Ничего, иди спать! — Ингвар надвинулся на жену, чтобы заслонить собой страшный вид мёртвого тела, лежащего у него в зале.
Задвинув за женой шкуры, он в задумчивости обхватил подбородок и прошагал к очагу. Наполнил котелок мёдом и придвинул к огню.
Скользнув в зал, как тень, Арнульф бесшумно положил швейные принадлежности перед ваном. Ингвар сунул соратнику котелок с мёдом и вернулся к Лютому с иглой и нитками в руках.
На столе лежал обнажённый человек, худой, точно скелет. Кожа была бледная, покрытая бессчётным числом шрамов, а под ней просвечивали чёрные нити вен. Волосы были соломенно-жёлтыми, как у всех риссов.
— Этот кзорг — рисс? — удивился Ингвар.
— Похоже, полукровка, — ответил Лютый. — Много кровей в войну перемешалось… Слыхал я об одном кзорге-риссе. Его называют Зверем из Эскелле. Без шлема, правда, я его не видел. Но теперь, кажется, увидел и без штанов, ха! — рассмеялся он, беря в руки иглу. — Без штанов вот и привяжу к столбу, и тогда мы с ним поговорим!
— Интересно, он узнает тебя? — спросил Арнульф, приподняв золотистые брови.
— После Причастия они и мать-то свою не узнают! А им это Причастие часто дают: без него они долго не живут… Да какая разница! — выругался галинорец, безуспешно выправляя связки в плече кзорга. — Оставлю так — рука ему всё равно уже не потребуется. Зашью как есть, и покончим!
— Как же он должен был отыскать тебя, если он тебя не знает? Мало ли галинорцев на свете?
— Не у многих на груди рабская метка, Арнульф.
Ингвар всё глядел на тело кзорга, где меж шрамов угадывались рисские руны. Письмена многое могли сказать о своём хозяине: какие подвиги он совершал, из какого он был клана и даже о том, как зовут его отца.