— По гиперболе уходим из Солнечной системы. Аминь!.. Мы стали псевдо-кометой, — он криво улыбнулся Байраму.
«Храбрится! А все равно не может скрыть нервозности», — подумал Байрам сочувственно: — Впрочем, не только он нервничает».
— Ты что загрустил? — спросил пилот.
— Показалось тебе, — неохотно ответил Байрам.
— Разве?! — деланно удивился Слейтон: — А я подозреваю, что и тебя угнетает черный демон беспокойства.
— Нет, что ты... — вяло сказал Байрам. Слейтон недоверчиво хихикнул:
— Не надо темнить, дорогой командир! Все мы — человеки. Когда первый раз входишь в режим субсветовой скорости, нервы испытывают огромную нагрузку. Шутка ли! Минуту назад любовались Землей, а теперь вокруг — черная бесконечность с точками холодных огней на краю света. Вместо Солнца — медная копейка! Когда-то вновь ощутим ласковый жар его излучения?.. — И Слейтон, не стыдясь, пригорюнился.
Тогда Ганс Планк, «железный человек» науки, несколько разрядил атмосферу, внезапно явившись на экран дисплея:
— Даю вам урок теории относительности всех вещей на свете, — назидательно сказал космолог: — Тысячи лет хомо сапиенс возвеличивал желтую звезду-карлик по имени «Солнце». Старательно раздул букашку в океане Вселенной до размеров Гулливера...
— Вот подтверждение моих слов, Байрам, — тыкая пальцем в изображение Ганса на экране, сказал Слейтон: — У него явный вывих мозговых шариков! Почему-то принял нас за первоклашек и преподает азы школьной астрономии. Ну, не смех ли?
И еще одно — самое дорогое — воспоминание.
Будто только вчера было это! Они бродили с Унарой по холмам предгорий, увитых плющем. Тропинка вывела на гребень, откуда на многие километры открылся вид на хлебные поля, рисовые чеки, овощные плантации. Там и сям стояли вышки артезианских скважин, поивших влагой из глубин прежние мертвые пески. На юго-западе виднелась цепь Копетдага, облитая светом закатного солнца. «Неужели завтра ничего этого не будет для меня? — с грустью подумал Байрам: — Ни гор, ни цветущих Каракумов, ни синих вод Арала, возрожденного навеки?.. И тебя, Унара, я вижу в последний раз, любуясь тонким профилем и замечательными косами, по которым течет золотой свет вечерней зари».
Никто из них не хотел первым нарушить безмолвие. Унара смотрела на темнеющий небосвод, где ярко горела планета Венера.
— Небесные миры завораживают людей, но там нет ничего, — вдруг сказала она с ожесточением: — Где еще есть такая красота, как на Земле?!. Там, — она запрокинула голову: — Там все иное: черная бесконечность, ужасный холод, пустыня... Кому нужны такие миры? Байрам!.. — она резко повернулась: — Оставайся со мной.
Он долго молчал, преодолевая себя.
— Не могу... Нет хода назад. Прости... — выдавил он с горечью: — С болью расстаюсь с тобой!
Космолет превратился в еле заметную мерцающую точку. Мысль Байрама все время догоняла фотонный луч, и чудилось, будто он никуда не улетел, все еще было впереди. Космолет ждал его на далекой орбите, а рядом была Унара. Он вжался в поляроид щитка, опустил веки, сдерживая слезы. И очень ясно увидел большие глаза Унары, ее нежное лицо, золотые косы, облитые светом Солнца.