– Моя дорогая, я знаю, как это, наверное, трудно для тебя. Мне так жаль. – Он взял её руку и прижал к губам. Но часть слов осталась невысказанными: она читала их в его глазах. Стэнниш явно находил успокаивающим, что в мире станет одной девушкой, столь похожей на его невесту, меньше. Его чуть удар не хватил тем днём прошлого лета, когда он случайно столкнулся с Мэй.
– Что ж, по крайней мере, она живёт в открытом море на маяке, – фыркнул тогда художник. Люси гораздо больше походила на Мэй, чем на Ханну, и теперь, когда он настоял, чтобы Ханна покрасила волосы, сходство стало ещё менее заметным. Кроме того, Стэнниш заставил её пообещать, что она больше не будет плавать.
– Ты излечишься к весне. Обещаю.
Излечишься – какое странное слово! От чего ей предстояло излечиться – от своей природы? Стэнниш называл это пристрастием. Но это же её суть, её неотъемлемое качество! Она – дочь моря, именно такой её создал Господь. Стэнниш сказал, что она привыкнет жить вдали от воды, и кристаллические чешуйки перестанут сыпаться с её ног. Даже дал ей мазь, облегчающую раздражение.
Ханна нарушила обещание, данное Стэннишу, спустя две ночи, как тот отбыл в Нью-Йорк, и впервые за последние шесть недель плавала. Стоило девушке только зайти в воду, как она снова почувствовала себя самой собой, даже тёмная краска, казалось, вымывалась из волос с каждой новой волной. Что-то глубоко внутри неё вновь обретало цельность, она как будто выздоравливала… Если Стэнниш любит её так сильно, как говорит, разве не именно это он полюбил? Её суть – то, что делало её Ханной. Девушку преследовали слова, сказанные Этти на ступенях церкви. Они как будто кружили над её головой назойливыми мухами: елейный, поверхностный, лакированный. Последнее – самое ужасное. Она действительно полюбила кого-то поверхностного и ненаполненного? Но он же был выдающимся художником. Самым известным в Бостоне, Нью-Йорке, Лондоне, Париже. Он черпал вдохновение из чего-то, находящегося глубоко внутри него. Из чего-то, от чего она приходила в восторг. Художник величины Стэнниша Уитмана Уилера не мог быть ненаполненным. Его искусство оставалось для неё загадкой, оно делало его тем, кем он был. И она гордилась этим, любила его за это, чтила и ничего не хотела в нём изменить. Почему же он не чувствовал того же по отношению к ней? Она прикоснулась к голове. Волосы становились более упругими и мягкими: ночные купания потихоньку вымывали краску.
В шумной Бостонской бухте было одно уединённое место: тихий канал Форт-Пойнт. Заброшенный буксир, уткнувшийся в пирс, если никто не спохватится, за год-другой опустится на илистое дно. Идеальное место, чтобы спрятать одежду и скользнуть в воду – только она и водяные крысы, не обращающие на неё никакого внимания.
Той ночью, впервые опустившись в воду, она испытала настоящее потрясение. Прошла целая вечность, пока ноги превратились в длинный сильный хвост. Ей пришлось грести руками, чего раньше никогда не случалось. Ноги били по воде, пока Ханна, наконец, не остановилась, испугавшись, что поднимает слишком много брызг и привлекает внимание с берега. Тогда девушка нырнула, но обнаружила, что не может задерживать дыхание с былой лёгкостью. Она едва доплыла до канала, когда ей пришлось всплыть, чтобы глотнуть воздуха. Повсюду были масляные пятна и мусор оживлённой городской бухты. Она повернула направо, нырнула поглубже и поплыла прямо в бухту, стараясь не попадать в сполохи света Бостонского маяка, когда её ноги наконец-то слились воедино. В первую ночь у неё не было сил, чтобы уплыть далеко. Но во вторую она чувствовала себя уверенней и взяла курс на юго-юго-восток к отмели Стеллваген. Ханна уклонилась от стаи дельфинов. Обычно она проплывала с ними по нескольку миль – те любили поиграть с ней, особенно когда у них появлялись детёныши. Девушка частенько помогала с дельфинятами: подгоняла вперёд, чтобы держались поближе к матерям и подальше от акул, или просто кувыркалась с ними в струях течения. Но этой ночью она не чувствовала себя готовой к общению.
По крайней мере, у неё был шанс снова встретиться с Этти. Девочка собиралась попробовать связаться с Мэй и её возлюбленным Хью. Молодой учёный – выпускник Гарварда, – Хью, как только началось судебное разбирательство, сказал, что они могут подать апелляцию, если Люси признают виновной. Ханна с Этти немногое понимали в законах. Мэй написала Ханне и Этти с Эгг-Рока, маяка у берегов Бар-Харбора, где жила со своим отчимом, Гаром Пламом, и его болезненной женой Хепсибой. Мэй тревожилась – уже несколько недель от Хью не было никаких новостей. Ханна знала, как это тяжело. Но была уверена: Хью не оставит Мэй. Она и сама часто беспокоилась, когда Стэнниш уезжал, как, например, сейчас, получив новый заказ в Нью-Йорке, знала тот блистательный мир, частью которого он был: мир эффектных женщин и экстравагантных вечеринок. Там было совсем не так, как в Бостоне. Он вернётся с рассказами о гранд-дамах города и последней моде. Стэнниш всегда возвращался и, обнимая Ханну, говорил, что никто не мог сравниться с её красотой. То были замечательные мгновения. Она хранила их, как драгоценные камни, нанизывая вместе, словно жемчужины ожерелья, подтверждающие истинность их любви.