Мэй вошла через главный вход и спросила у портье, может ли она поговорить с мисс Гуд-феллоу. Не поднимая головы, он махнул дальше по коридору. На его руке было только три пальца. Профессиональная травма рабочих сардиночной фабрики. Потрошение и обезглавливание маленьких рыбок требовали сноровки. Одно неточное движение ножа, – и пальца, а то и двух, как не бывало. Мэй двинулась тёмным коридором. Вскоре она увидела дверь матового стекла с надписью «Бухгалтер», нанесённой чёрной краской по трафарету. Мэй тихонько постучала.
– Войдите, – голос был слабый и тонкий.
Мисс Гудфеллоу выглядывала поверх высокой конторки. Всё в ней казалось миниатюрным: она примостилась на табуретке, и её ноги болтались в футе, а то и больше, над полом. Острые нос и подбородок напомнили Мэй мышку.
– Чем могу быть полезна?
– Я Мэй Плам.
– Это я знаю, – ответила женщина, едва шевельнув тонкими, бесцветными губами. Глаза её были очень бледными – настолько, что казались почти прозрачными.
– Хотела задать вам несколько вопросов.
– Касательно бухгалтерского учёта?
– Нет, нет… с чего вы взяли?
– Потому что в это время года мне задают именно такие вопросы. Бухгалтерские вопросы. Зимние вопросы. Сардиночные вопросы. Пальцеотрубательные вопросы. Врачебные консультации, – хотя я всегда отправляю их к доктору Холмсу. Летом мне задают летние вопросы. Вопросы о резервировании, о рассадке, – она сделала паузу, – о вазочках для варенья.
Мэй не теряла времени даром:
– У меня вопрос о вазочках для варенья.
– Об отравлении, полагаю.
– Как вы догадались?
– Это не догадка. Думаю, вы бы не стали спрашивать о вазочке с вашим именем.
– Да, вряд ли, – Мэй рассмеялась. – А если бы спросила, то была бы первой островитянкой, сделавшей это. Такой славы мне не надо.
Мисс Гудфеллоу отложила перо. Возможно, это было хорошим знаком. Во всяком случае, показывало готовность немного поговорить. Мэй поняла, что ум мисс Гудфеллоу организован так же аккуратно, как и её книги. Если это так, она может оказаться весьма полезной.
– Так какой вопрос?
– Он скорее не про вазочку, а про записку.
– Ах, записка! – воскликнула мисс Гудфеллоу, подняв палец с недостающим кончиком. – Та, в которой обвинили девочку.
– Именно эта, мэм.
Глаза мисс Гудфеллоу как будто заискрились:
– Не желаете ли чашечку чая, мисс Плам?
Ни один человек на всём острове никогда не называл Мэй мисс Плам.
– Да, было бы замечательно.
Мисс Гудфеллоу скатилась с высокой табуретки и подошла к самой маленькой чугунной печке, которую Мэй когда-либо видела.
– Так это вы нашли записку? – без промедления спросила Люси.
– Несомненно! – глаза мисс Гудфеллоу расширились. – Кто-то подсунул её под дверь клуба.
– А вы её прочитали? – казалось, мисс Гудфеллоу была совсем не прочь поговорить об этом.
– Ах, конечно. Это был не запечатанный конверт, а просто сложенный листок бумаги. Будто ждал, когда его прочитают.
– Ждал, когда его прочитают? Любопытно… – Мэй запнулась и слегка почесала затылок. – И что вы подумали?
– Я подумала, что подчерк какой-то странный.
– Как это – странный? – Мэй задрожала от волнения.
Если кто и разбирался в подчерках, так это мисс Гудфеллоу, проводившая кучу времени над гроссбухами и счётными книгами.
– Он выглядел неестественным.
– Неестественным? Как? Каким образом?
– Видите ли, мисс Плам, мне, как бухгалтеру, платят за расшифровку подчерков. На добыче сардин стоят двадцать капитанов. Каждый раз, придя из моря, они записывают вес своего улова. Я легко отличаю руку капитана Итона от руки капитана Банкера и так далее, и так далее. Ещё есть надсмотрщики. Они следят за цехом, под ними ходят десять бригад резчиков и упаковщиков. Каждый надсмотрщик и начальник резчиков и упаковщиков заполняют графики. И, как вы можете видеть, – она подняла руку, – много лет тому назад я сама была резчицей и, как и многие другие, понесла некоторые потери. – Она коротко и напряжённо поморщилась, словно снова испытала боль. – Здесь это обычное дело. Если они теряют слишком много пальцев, их переводят на работу, где нож не требуется. Я решила, что не желаю потерять все свои пальцы, дожидаясь перехода на другую работу.