Послышался звук приближающихся шагов, и на плечо ей легла нежная рука. Мэй обернулась и увидела улыбающееся родное лицо.
– Хью! Что ты здесь делаешь?
– То же самое я могу спросить и у тебя. Что-то нашла?
– Закрой глаза.
– Хорошо, – кивнул он, зажмуриваясь.
Мэй встала. Взяв его за плечи, усадила парня на стул, который только что занимала сама.
– Не открывай, пока не скажу.
– Что это? Сюрприз?
– Возможно. Открывай.
– Не сюрприз, – едва различимым шёпотом произнёс Хью, склонившись над рисунком. – Это ты.
– Это моя мама.
– Твоя мама! Конечно, – он поднёс кончики пальцев к лицу Мэй и провёл по подбородку, упираясь указательным пальцем в ямочку. – А где это она сидит?
– В заднем салоне капитанской каюты «Решительного».
Женщина опиралась локтем на навигационную таблицу. Мэй отодвинула гравюру в сторону. Они с Хью резко выдохнули, увидев следующую. На ней её мама сидела на скале, вокруг плескалось море, а на заднем плане виднелись крутые скалы. Хвост женщины опускался в воду. Сердце Мэй забилось ещё сильнее, когда она заметила ещё одну голову, видневшуюся сквозь буруны. К скале плыла другая русалка! Мэй отодвинула и эту гравюру. На третьей обнаружился двойной портрет – на скале сидели две дочери моря, почти одинаковые, но вторая выглядела немного не так, как Мэй или её сёстры. «У моей мамы тоже была сестра!»
– Твоя тётя, – мягко сказал Хью.
– У меня есть тётя. У Ханны, Люси и меня есть тётя. Мы не одни!
Хью взял её руку и сжал.
– Мэй, ты никогда не будешь одна, пока я жив. Никогда.
Хью нежно обнял девушку.
Она почувствовала, как её волосы оплели его пальцы, и аккуратно собранный пучок каскадом рассыпался по плечам. Хью тихо вздохнул, а потом другой звук переплёлся с его дыханием. Скрип механизма Елеазара. Тень пересекла свет, льющийся сквозь витражное окно.
Мэй с Хью отскочили друг от друга, но не раньше, чем парень улыбнулся возлюбленной лукавой улыбкой, и девушке показалось, что она почти слышит: «продолжение следует», мелькнувшее в его игривом выражении.
В другой заставленной книгами комнате, маленькой домашней библиотеке в приморском домике Джеймстауна, деревеньки на побережье Род-Айленда, Нат Лоуренс уселся в своё кресло с подголовником, чтобы пролистать накопившиеся газеты. У него было мало времени на газеты – он предпочитал научные издания, монографии и статьи, анонимно участвуя в написании нового учебника для медиков по солевому и газовому обмену в дыхательной системе акул. Натаниель взял выпуск «Нью-Йорк-Таймс» двухнедельной давности и, когда увидел представшее перед ним лицо, у него задрожали руки. Он знал это лицо – ямочка на подбородке, губы – всё такое знакомое. Они выжили? Но как это могло произойти? И эта девушка, эта… как её зовут? Люси Сноу. Обвиняемая в убийстве. Приговорённая к смерти.
– О, мой Бог! – почувствовав, что сердце пускается вскачь, он отложил газету. Надо срочно что-то делать. Неужели частичка, кровинка его дорогого брата Уолтера и его жены, Лаурении, всё ещё жива… Он вздохнул. Он должен найти это дитя. Должен – ради своего брата. Ради Лаурентии. Теперь Нат был стариком, но не будет ему покоя, пока он не спасёт это дитя. Тень омрачила его лицо. Он был изгнан из научных кругов, но если действительно найдёт эту девочку, эту Люси Сноу, как её величают, он не должен допустить, чтобы его имя связали с нею. Она стала бы лабораторным животным. Начиная своё исследование, Натаниэль никогда не мечтал, что три новорождённые дочери моря спаслись. Он бы никогда не начал такую работу. Нат думал, они мертвы. Все мертвы. Могли ли другие две тоже выжить?
11. Из тени
Этти сжимала записку в глубоком кармане платья. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле.
– Возвращаются раньше! Не может быть! – обеспокоенно сказала она, когда мистер Марстон объявил, что родители и Лайла сели на утренний поезд и прибудут в течение часа, а не на следующий день.
– Как это, не может быть? – спросила Кларисса, средняя дочь Хоули.
– Просто не может, – пробормотала девочка и снова коснулась записки, пришедшей прошлым вечером от Мэй: «Сможешь приехать в Кембридж? Жди нас в кофейне у библиотеки в два часа. Я обнаружила гравюры – портреты нашей мамы.
Мэй».
Под нами, Этти знала, Мэй подразумевала себя, Ханну и Хью. Девочка почувствовала нарастающую ярость.
Все были вольны приходить и уходить, когда им заблагорассудится, кроме Этти, и всё потому, что она – двенадцатилетняя девочка из богатой семьи. Богатые девочки её возраста или лучше девочки её «высокого положения, её статуса» не могли просто «шататься повсюду», как любила говорить мама. Положение, статус. Она ненавидела эти слова, но какая ирония в них заключалась. Она в самом деле чувствовала себя в положении статуи, поставленной на высокий пьедестал, мимо которого проезжают поезда и экипажи, и ни один не остановится, чтобы подобрать её.