Этти скользила взглядом по людям, поднимающимся по другому трапу, для тех, кто плыл не первым классом, но не обнаруживала никаких признаков Ханны. Но вот на трапе первого класса она углядела Стэнниша Уитмана Уилера – тот как раз обернулся. Этти терпеть его не могла! И не только за предательство своего – морского – народа, но и за надменность и властность. Как он поведёт себя, когда обнаружит, что плывёт на одном корабле с Хоули? Он ненавидел их с тех пор, как Лайла уничтожила картину. Этти молилась, чтобы Лайла ненароком не увидела Ханну. Конечно, Ханна теперь выглядела совсем по-другому, особенно с недавно перекрашенными – ужасно, по мнению Этти, – волосами. Но если Лайла увидит Ханну – или Уилера, если уж на то пошло, – покою придёт конец, и, кто знает, какой вслед за этим разразится шторм. Вспоротый портрет кисти Стэнниша Уитмана Уилера стоял перед Эттиным мысленным взором также ясно, как и в ночь, когда всё произошло. Это был холст, просто холст. И хотя краска едва высохла, кровью он не истекал.
Мэй пришла в неописуемый восторг, получив телеграмму от Гара, сообщающую, что Н.Б. Лоуренс появился на маяке на Эгг-Роке. Он существовал! Человек, веривший в их существование, жив! Сразу же, как только смогла, Мэй передала новость Этти, которая в свою очередь связалась с дядюшками. Так три джентльмена встретились друг с другом и с адвокатом Эли Бергом в небольшом салоне томастонского отеля «Моннтроуз».
Эли Берг потёр подбородок и принялся объяснять тонкости подачи чрезвычайного обращения:
– Годфри, Баркли, вы должны понять, что это будет сложно. Судья отклонил наше ходатайство о повторном слушании дела. Теперь мы можем обратиться в апелляционный суд и подать чрезвычайное обращение. – На несколько секунд он погрузился в созерцание своих ухоженных ногтей. – Апелляционный суд Мэна – как бы вам сказать? – не расположен признавать допущение нарушений, после того, как судьи первой инстанции отклонили ходатайство. За последние десять лет они не признали ни одного нарушения. Наша единственная надежда – правило исключения из доказательств.
– Да, – кивнул Баркли. – По-другому никак. Курам на смех, как они собирали те доказательства. Не исключено, что было нарушено каждое правило сбора доказательств. Эти улики недопустимы, особенно записка. Не было никакого ордера на обыск, когда они её забирали.
– Беда в том, что никто не удосужился собрать яд, – заметил Эли Берг. – И то, что он был найден – не что иное, как чистая случайность. И обнаружил его не офицер, производивший арест, но её отец, который хотел помочь дочери с накидкой. Как сообщалось, именно он первым взял маленькую дамскую сумочку, висевшую на том же крючке, что и накидка. Из сумочки и просыпался порошок, позже идентифицированный как крысиный яд.
– Но это была ловушка. Генриетта сказала, что уверена в этом! – Годфри стукнул кулаком по столу. – И записка! Записка!
– Генриетта – двенадцатилетняя девочка, и её там даже не было, – спокойно возразил Эли Берг.
– Но Люси Сноу сказала, что ничего об этом не знала. Понятия не имела, как он туда попал, – настаивал Баркли.
– Это может быть и правдой, но дело в том, что сбор этой улики не был целенаправленно незаконным. Так что гарантии, что правило об исключении из доказательств сработает, нет, но я попробую.
– Полагаю, мы можем только надеяться. – Годфри обхватил руками свою весьма внушительную талию.
«Надеяться… Надеяться недостаточно», – подумал Натаниель Лоуренс. Он должен сделать что-то, – что угодно, – чтобы спасти эту девочку, даже если это означало рискнуть… рискнуть чем? Он потерял всё – брата, его дорогую жену, репутацию, карьеру. Он не хотел потерять и эту девочку. Тем более так – на виселице.
– Вы ничего не сказали, доктор Лоуренс. Каково ваше мнение?
Натаниель смущался говорить слишком много. Он объяснил своё присутствие здесь тем, что он очень дальний родственник девочки, и, судя по тому, что родители её оставили – отец скоропостижно скончался в Нью-Йорке, а мать, жена преподобного, просто исчезла, – единственный, кто остался у Люси. Но идея начала выкристаллизовываться у него в голове.
– Интересно, могу ли я её навестить. Понимаю, она очень больна, но я врач и почти родственник, думаю, они позволят.
– Разумеется, – кивнул Эли Берг. – Это будет квалифицироваться как визит милосердия. Не думаю, чтобы вам отказали.
– Хорошо. Можете организовать его как можно скорее?