В приотворенную дверь видно было, как шут откинул люк в подвал. Заглянул внутрь. Выпрямился.
— Мажей не возвращался, — сказал он.
Голос его вдруг дрогнул. Анна подумала, что и шуты устают быть шутами.
— Лучше будет, если он не вернется, — сказал Роман.
— Разум покидает тебя, боярин, — сказал шут жестко. — Мажей верно служил тебе много лет.
— Город не выстоит, даже если вся литва придет на помощь.
— Если погибнет епископ, будет справедливо.
— И рыцари отомстят нам жестоко. Мы погибнем.
— Мы выиграем день. Придет литва.
— Я думаю о самом главном. Я на пороге тайны. Еще день, неделя, месяц — и секрет философского камня у меня в руках. Я стану велик… Князья государств и церкви будут у моих ног… Никто не посмеет отобрать у меня Магдалену.
— Дурак, — сказал спокойно шут, — умный, а дурак, хуже меня. Епископ…
— А что, епископу золото не нужно? Власть не нужна? Епископ будет беречь меня как золотую птицу.
— Но в клетке, дяденька.
— Условия будут мои.
— Птичка в клетке велела хозяину щи подавать?
— Будут подавать. Как миленькие.
— Рыцари прихлопнут тебя, не станут разбираться…
— Епископ знает, что я здесь. Не даст меня в обиду.
— И ты его поэтому бережешь?
— Любой ценой. Не ради меня — ради великой тайны.
— Ой, боярин…
— Ты не веришь?
— Нет.
Роман вдруг выхватил нож.
— Я убью тебя!
— Нельзя! — крикнул шут. С неожиданной ловкостью он перепрыгнул через открытый люк в подвал, перед слабо освещенным зевом которого остановился Роман. Ухмылка не исчезла с его лица. Он бросился наружу. Кин еле успел отшатнуться.
На крыльце шут нахохлился, голова ушла в широкие плечи.
— Дождик, — сказал он, — дождик какой… До конца света дождик… Жизни нет, один дождик.
Заскрипели ступеньки. Шут спустился во двор…
Кин стоял посреди верхней горницы. Роман спустился в подвал, но люк оставил открытым.
Кин осторожно заглянул вовнутрь. Шар, повиснув над ним, глядел туда же.
Роман стоял у стола, постукивая концами пальцев по его краю. Вдруг он вздрогнул. Он увидел, что у потухшей печи, мокрый, замерзший, стоит отрок.
— Ты что же молчишь? — спросил Роман.
— Я не догнал его, — сказал отрок.
— А я и не ждал, что ты его догонишь. А там ты был?
— Был, — сказал отрок.
— Что сказали?
— Сказали, в час после полуночи.
— Ты грейся, грейся, — сказал Роман. — Потом поможешь мне.
— Бьет меня дрожь, — сказал отрок. — Орден нас примет?
— Ты не бойся. Меня везде знают. Меня в Венеции знают. И в Магдебурге, и в Майнце знают… Меня убить нельзя…
В этот момент все и случилось.
Шар висел над самой головой Кина. Поэтому не было видно, кто нанес Кину удар сзади. На мгновение изображение исчезло, затем возникло удивленное лицо Кина. Он попытался обернуться и тут же, потеряв равновесие, рухнул в люк, медленно сполз в подвал по ступеням лестницы.
— Стой! Он же разобьется!
Сверху мелькнул аркан — за секунду шут успел достать и метнуть его так, что веревка охватила плечи Кина в полуметре от пола подвала и остановила падение. Затем безжизненное тело опустилось на пол, и, подняв шар, Жюль увидел над люком шута с арканом в одной руке, с дубиной — в другой.
Роман и отрок отшатнулись от люка, замерли.
Роман первым сообразил, в чем дело.
— Кто? — спросил он.
— Он мне с самого начала не показался — нету нас такого в стражниках. У меня знаешь какая память на лица. Подслушивал. Думаю, епископский лазутчик.
Глаза Кина были закрыты.
— Ты его не убил? — спросил Роман.
— У нас, литовцев, головы железные, — сказал шут.
— Что же делать? — сказала Анна. — Они его убьют. Ну сделай что-нибудь, Жюль, миленький! Вытащи его обратно.
— Без его помощи не могу.
— Так придумай.
— Да погоди ты! — огрызнулся Жюль. — Ты думаешь, он на прогулку пошел? Выпутается. Обязательно выпутается. Ничего…
— Надо с ним поговорить, — сказал Роман.
— Только возьми у него… это.
Шут нагнулся, выхватил у Кина меч, арканом стянул ему руки.
В этот момент в люке показалось лицо другого стражника.
— А, Йовайла, — сказал шут. — Ты этого земляка не знаешь?
— Нет, — сказал тот быстро. — За воротами князь.
— Этого еще не хватало, — сказал Роман. — Акиплеша, убери, быстро, быстро, ну! Глузд, помоги ему!
Они оттащили Кина в сторону, в тень, Роман насыпал сверху ворох тряпья… Сцена была зловещей — тени метались по стенам, сплетались, будто дрались между собой.