Встреча у касс
Сквозь сумерки мелькает огонек сигареты. Он застывает где-то посередине, между плакатов с боевиком и комедией, выпускает серый дым и по дуге опускается вниз. Сигарету держат короткие пальцы с красным маникюром, дым выдыхает грудь, теснящаяся в оковах красного шелкового кимоно, а зубы нервно покусывают нижнюю губу, оставляя дорожку-след на красной помаде. К кассе кинотеатра подошла шумная компания. Один из молодых людей толкает в бок другого, кивая на фигуру с сигаретой. Какие-то невнятные разговоры о том, сколько мужчин, и лично его знакомых, обхватывали ладонями эту фигуру, держа ее на бедрах, прерываются звонком на начало сеанса. Этот же парень попытался докричаться до девушки в красном и пригласить ее присоединиться к веселью, но та, нахмурив брови, быстро отвела подведенные черным карандашом глаза в сторону и, нервно затянувшись, выдохнула очередное облако дыма.
***
Прошло тридцать две минуты. Тридцать две минуты и семь... восемь... девять... Он смотрит на часы, впившись взглядом в секундную стрелку и под каждое кратное двум число бросает птицам хлебные крошки. Что там за птицы он вряд ли знает, все его внимание приковано к тихо тикающему ремешку на запястье. К слову, так же он наверняка не замечает, что выбежал из здания офиса без куртки и в чистых - по крайней мере, минут двадцать назад - туфлях. Звонок от сотрудницы оказался не совсем официальным и та, глухо посмеиваясь в трубку, молодым звонким голосом предложила пойти в кино, объяснив это тем, что после трех дней общения в интернете и коротких приветствий в лифте, готова наконец к свиданию. Пробегая через весь отдел, мужчина как обычно не заметил с десяток не скрываемых ухмылок. Тридцать три и пятнадцать... шестнадцать... семнадцать... Свет фар скользнул по его силуэту в неглаженой рубашке и на несколько секунд осветил каждую морщинку у глаз и хмурую складку на переносице. Это лицо давно не улыбается. Оно все уплыло куда-то вниз вместе с кончиками губ, а серые, от долгой работы за компьютером, веки судорожно смахивают капли с ресниц. Застучала дробь по крышам машин и белая неглаженая рубашка покрылась мокрыми пятнами. Перспектива ясна настолько, что знай дождь морзянку, то настучал бы ею обо всех брошенных на его волю горе-любовниках, к которым так никто и не пришел. Птиц нет, а под чавкающими от влаги туфлями горка размокших крошек. Человек в прилипшей к телу рубашке и грязной обуви идет домой. Он бросит портфель в прихожей, после чего устало, в чем был, завалится на диван, чтобы каждую часть себя утопить в вине.
***
Очки-Ямочки поймал ее в тот момент, когда та уже танцевала на самом краю барной стойки. Он неуклюже пошутил, что, мол, по теории квантового бессмертия она, возможно, умерла в эту секунду в другой вселенной и продолжает жить в этой. В ответ ее просто вырвало ему на колени. Вырезанная фигурка из журнала про выпускников Гарварда и членов Лиги плюща - вот он кто. Фигурка, приклеенная к рекламному буклету на фоне второсортного бара из окраин Бруклина. Весь в своих огромных хипстерских очках и озорных ямочках на щеках. Одевающийся и живущий совсем по-другому, во вселенной, вход в которую ей закрыт, умри она хоть миллионы раз. Он не к месту ни в этом месте, ни в ее жизни. Тогда зачем она его позвала? Зачем ждала? Зачем теперь пытается смотреть какой-то документальный фильм о войне и терактах, надеясь, что реальная чужая боль сделает ее собственную иллюзорной? В горле раздувается какой-то мыльный пузырь, готовый взорваться и пролиться через глаза. Сложно дышать. Серые стены теперь выглядят как казематы, а не модная дань минимализму. Она подошла к зеркалу, на ходу разматывая оби. Шелковая ткань кимоно скользнула на красный ворс ковра, обнажая уродливые шрамы от ожогов на всей спине, тянущиеся к плечу и шее, будто руки убийцы. Столько людей прошло через это тело, но никто даже не задержался на душе. Пузырь в горле лопнул. Однако не успела влага смыть вечерний макияж, как короткие пальцы с красным маникюром сильно прижались к закрытым векам. Утешать ее некому, а значит все это пустое. На экране лицо семилетнего мальчика, погибшего из-за теракта в Барселоне, сменилось потухшим лицом с размазанной красной помадой, слипшимися ресницами, но абсолютно сухими глазами.