— Мы погасили свет в гостиной, но в камине горел огонь. Из студии тоже пробивался свет. Мы сидели в гостиной — я и Ольна, норвежская девушка, помогавшая в то время моей сестре. Через пару лет она вышла за Гаса Билза — того самого, которого убило при взрыве паровой машины в Индиан-Кэмп. Мы с Ольной играли в норвежскую карточную игру. У них она называется «рип» и чем-то напоминает вист. Потом она нам надоела, и мы просто сидели по обе стороны от камина, слушая, как стучат карты по столу в студии.
Кранстон сдвинул назад кепку и кинул взгляд на зеленые воды Саунда, где буксир вытаскивал связку бревен из неглубокого водоема.
— Ох, и хороша она была, Ольна, — наконец заговорил он. — Волосы у нее были — словно белое золото. А кожа — в нее можно было смотреться.
— Да вы просто увлекались ею.
— Не то слово — просто потерял голову. А она… совсем нет, ни капельки.
И он снова замолчал. Постучал по козырьку кепки.
— Я пытаюсь вспомнить, моя это была идея или ее. Моя. Ольна держала в руках колоду карт. Я сказал ей: «Ольна, перетасуй колоду, так, чтобы я ее не видел». Да, так оно и было. Я попросил ее перетасовать колоду и взять одну карту сверху, а я попробую ее угадать. В то время много говорили об этом докторе из Университета Дьюка, не помню его имени, угадывавшем карты. Наверное, эта мысль как-то отложилась в моем сознании.
Кранстон помолчал еще минуту, и — я готов был поклясться — на какой-то миг его лицо стало выглядеть моложе, особенно глаза.
— Итак, карты перемешали, — и что было дальше? — спросил я с неожиданным для самого себя интересом.
— А? Да, она сказала: «Тааа, посмотрим, мошет, ты укатаешь фот эту…» Она говорила с сильным акцентом, Ольна. Можно было подумать, что она родилась в старой Норвегии, а не на окраине Порт Орчарда. Итак, она взяла первую карту и посмотрела на нее. Боже, до чего она была хороша — в полумраке, когда свет падал на нее из-за полуоткрытой двери студии. И, знаете, я как будто воочию увидел взятую ею карту — это был валет бубен. Как будто это отпечаталось… где-то в глубине моего сознания. Я не увидел, а просто узнал. И назвал карту. «Ты взяла одну из пятидесяти двух — и не самую плохую», — вот что я сказал. Потом мы прошли всю колоду, и я назвал их все — каждую карту, без единой ошибки.
Конечно, я ему не поверил. В литературе по экстрасенсорике таких историй — десятки и сотни. Ни одна из них не подтверждается. Но мне стало любопытно, почему он рассказал мне все это. Неужели старый деревенский холостяк, ничего из себя не представляющий, которого приютила у себя сестра, пытается показаться более важным, чем есть на самом деле?
— Так вы назвали ей каждую карту? — спросил я. — И вы никогда не высчитывали вероятность совпадения?
— Один профессор в Государственном Колледже как-то раз сделал для меня такие расчеты, — отвечал Кранстон. — Забыл, сколько это стоило. Сказал, что случайность исключена.
— Невероятно, — я пытался ничем не выдать свое недоверие. — А что Ольна подумала по этому поводу?
— Подумала, что все это трюк — ловкость рук, не более, салонная магия.
— Она носила очки, и вы увидели отражения карт в стеклах?
— Тогда она не носила очков.
— Значит, карты отразились в ее глазах.
— Она сидела в тени в десяти футах от меня, — сказал он. — Свет падал только из двери студии. Ей пришлось держать карты так, чтобы свет из камина падал на них. Кроме того, время от времени я держал глаза закрытыми. Я как будто видел карты… внутри своего сознания. Мне не приходилось гадать. Я просто ЗНАЛ.
— Что ж, все это очень интересно, — проговорил я, открывая свое ежеквартальное обозрение. — Вам, пожалуй, имеет смысл вернуться в Дьюк и помочь доктору Райну.
— Клянусь вам, я был потрясен, — сказал он, пропуская мимо ушей мое замечание. — Этот знаменитый доктор сказал, что люди могут совершать такое. И тут являюсь я — живое тому доказательство.
— Ну вот, вам нужно было написать доктору Райну и все ему рассказать.
— Я попросил Ольну смешать колоду, и мы попробовали снова, — продолжал Кранстон, и в его голосе зазвучало отчаяние. — Ей не очень-то этого хотелось, но она уступила. Я заметил, что ее руки дрожали.
— Вы напугали бедное дитя своими фокусами, — заметил я.
Он вздохнул и сидел молча, глядя на воды Саунда. Буксир тащился с грузом бревен. Я почувствовал острую жалость к маленькому человечку. Я был уверен, что он никогда не отлучался от деревни больше, чем на пятьдесят миль, привязанный к старому дому на горе, карточным играм раз в неделю в Грейндже и случайным походам в бакалею. Сомневаюсь, чтобы у них был телевизор. Сестра его известна своей репутацией старомодной ведьмы.