— Женщина-мученица? Распятая на кресте замужества?..
Доктор утвердительно кивнул. Серые глаза Месснера казались сдержанно любопытными. Он продолжал:
— Как и следовало ожидать, были две точки зрения. Живя в Беркли, я знал только одну сторону дела…
— Пожалуйста, еще кофе, — сказал Хейторн своей спутнице.
Женщина наполнила его чашку и рассмеялась легким смехом.
— Вы сплетничаете, как две старые дамы.
— Это очень интересно, — улыбнулся ей Месснер и продолжал разговор с доктором.
— Муж, по-видимому, имел неважную репутацию в Сан-Франциско.
— Наоборот — он был педантичен, — выпалил Хейторн с несколько излишней горячностью, — маленький ученый сухарь, без единой капли красной крови в теле.
— Знали вы его?
— Нет, я никогда его не видал. Я никогда не вращался в университетских кругах.
— И опять одностороннее мнение, — заметил Месснер. — Хотя он и не представлял собой ничего особенного в физическом отношении, все-таки едва ли был так уж плох. Он принимал деятельное участие в студенческом спорте. И не лишен был некоторого таланта. Он написал однажды пьесу, имевшую крупный местный успех. А потом я слышал, что его должны были назначить заведующим секцией английского языка. Но произошел этот казус[1], и он вынужден был уехать. Это разбило его карьеру — так, по крайней мере, казалось. Во всяком случае, мы считали, что он окончательно выбит из строя. Думали также, что он очень любит свою жену.
Хейторн кончил свою чашку и, зажигая трубку, неясно пробормотал, что все это его мало интересует.
— Хорошо, что у них не было детей, — продолжал Месснер.
Но Хейторн взглянул на печь и сказал, надевая шапку и перчатки:
— Я пойду за дровами. Тогда можно будет снять обувь и расположиться поудобнее.
Дверь с шумом за ним затворилась. Целую минуту длилось молчание. Мужчина продолжал сидеть в том же положении на кровати. Женщина сидела на ящике, лицом к нему.
— Что вы собираетесь делать? — резко спросила она.
Месснер посмотрел на нее как будто с ленивой нерешительностью.
— Как вы думаете, что должен я сделать? Ничего театрального, надеюсь? Видите ли, я устал и окоченел от дороги, а эта лежанка очень удобна для отдыха.
Она кусала свою нижнюю губу, и видно было, что ей стоит большого труда сдержаться.
— Но… — начала она возбужденно, затем сжала кулаки и остановилась.
— Я надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера Хейторна? — сказал он мягко, почти умоляюще. — Это было бы очень грустно и, уверяю вас, совершенно не нужно.
— Но вы должны что-нибудь сделать! — воскликнула она.
— Наоборот, можно себе представить, что я ничего не должен сделать.
— Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Она взглянула с отчаянием вокруг и остановила взор на неразвернутом постельном свертке.
— Ночь приближается. Вы не можете здесь остаться. Вы не можете! Я говорю вам: вы не можете!..
— Конечно могу. Я мог бы вам напомнить, что я первый нашел эту хижину и вы мои гости.
Снова ее глаза оглядели комнату и остановились на второй кровати.
— Тогда мы должны уйти, — заявила она решительно.
— Это невозможно. У вас сухой, прерывистый кашель, — мистер Хейторн так умело его описал. Вы уже отчасти простудили себе легкие. Он — доктор и никогда не допустит этого.
— Тогда что же вы намереваетесь сделать? — тихо спросила она. В ее тоне была такая напряженность, что казалось — скоро должен был последовать взрыв.
Месснер смотрел на нее почти по-отечески: так много было в его взгляде сострадания.
— Дорогая Тереза, я уже сказал вам, что не знаю. Я еще об этом не думал.
— О! Вы сводите меня с ума! — Она вскочила на ноги в бессильном гневе. — Вы никогда не были таким!..
— Я весь был — мягкость и нежность, — согласился он. — Не поэтому ли вы меня оставили?
— Вы так изменились, вы так ужасно спокойны. Вы пугаете меня. Я чувствую, что вы задумали что-то ужасное. Но что бы вы ни сделали, не делайте ничего безрассудного. Не выходите из себя.
— Я никогда больше не волнуюсь, — прервал он ее. — С тех пор, как вы ушли.
— Вы стали гораздо лучше, — ответила она.
Он усмехнулся.
— Пока я обдумываю, что должен сделать я, слушайте, что должны сделать вы. Вы должны сказать мистеру… Хейторну, кто я. От этого наше пребывание в хижине может стать более… приятным, я бы сказал.
— Зачем вы последовали за мной в эту ужасную страну? — спросила она неожиданно.
— Не думайте, Тереза, что я приехал сюда искать вас. Подобными предположениями ваше самолюбие не должно обольщаться. Наша встреча — чистая случайность. Я бросил академическую жизнь и должен был куда-нибудь поехать. Откровенно говоря, я очутился в Клондайке, так как меньше всего рассчитывал здесь вас встретить.