— Страшно подумать, сколько лет прошло с тех пор! И ведь мы не становимся моложе…
— Говори за себя! У меня еще вся жизнь впереди!
— Ну, знаешь, голубушка…
— Спокойствие, дамы, спокойствие, давайте хотя бы на время забудем о ссорах, — вмешался жизнерадостный господин с очень широкими бедрами, появляясь на веранде.
— Вы правы, Виржиль, мы замолкаем.
Гюго Мальпер был не в духе: почти все гости прибыли с опозданием и набросились на угощение так, будто перед этим постились не меньше месяца. Теперь, насытившись, они подобрели и готовы были, забыв о взаимной неприязни, обниматься со слезами на глазах.
— Лицемеры! Конечно, брюхо себе набили, теперь можно и вспомнить про «дорогого Эмиля Легри», — ворчал он, шагая по аллее между фруктовыми деревьями.
Эта традиция возникла в 1880 году, через три года после кончины их благодетеля: они устраивали торжественный ужин, и перед десертом один из членов ассоциации должен был произнести речь в память об Эмиле Легри. На этот раз пришел черед Эвариста Вуазена. Он уже сделал большой глоток шампанского, очевидно, для храбрости, но Гюго Мальпер потребовал сделать перерыв, сказав, что ему надо срочно сходить на псарню, проведать собаку, у которой болят зубы.
— Господа пока могут сыграть партию в бильярд, а дамы, угощаясь мадерой, записывать результаты!
Все охотно согласились. На самом деле собаки были совершенно здоровы — Гюго Мальпер просто не мог дождаться момента, когда гости наконец уедут, и хотел от них немного отдохнуть. В свое время именно он, питая теплые чувства ко всем, кто был, как и он сам, преисполнен благодарности по отношению к Эмилю Легри, предложил проводить эти ежегодные встречи здесь, в своем поместье в окрестностях Домона, и назначил памятной датой тот самый день, когда познакомился с Эмилем. Но теперь эти люди не вызывали у него ничего, кроме раздражения. Он уже давно собирался отменить ежегодную пирушку, да только все не решался объявить об этом.
Гюго Мальпер толкнул узкую створку загона, обогнул колодец и пошел вдоль ряда вольеров. Питомцы встретили его нестройным лаем. У Гюго была тридцать одна собака: кобели и суки, чистокровные и беспородные, молодые и старые. Их объединяло то, что все они остались без хозяев и заменили Гюго детей — его супруга Каролина погибла сразу после свадебного путешествия в Бретань.
Проведав собак, Гюго не спешил возвращаться к гостям: он постоял немного, глядя на свой маленький замок, копию дворянской усадьбы XVI века, возведенный во времена Второй Империи по чертежам его деда. Чересчур много башенок и столько окон, что ни одна прислуга в доме не задерживается… Последняя, мадам Бонефон, осталась в услужении у Мальпера только потому, что нашла компромисс: она мыла половину окон осенью, а другую весной.
— Куда он запропастился, этот Апорт! — воскликнула Ида. — Вечно он занят своими собаками! А на кухне дожидаются два торта-безе с лимоном, да и суфле с ромом скоро наверняка опадет.
— Ты же знаешь, Гюго обожает животных. Только не вздумай назвать его этим прозвищем в глаза — он его терпеть не может!
— А что такого?! Я же не обижаюсь, когда меня зовут Восьмушкой![1]
— Тебе это подходит! В отличие от меня: думаешь, приятно, когда тебя называют Ни-То-Ни-Се?
— Кстати, я забыла, а какие прозвища у остальных? — поинтересовалась Ида. — Я восемь лет не посещала эти ваши собрания, а сегодня приехала только ради тебя.
— Так заведи записную книжку! Смотри: вон тот старик, такой упитанный, что стоит у камина, это Виржиль Сернен. Редкий бабник, что, впрочем, не помешало ему сделать шестерых детей. Его жена, бедняжка, родами и умерла. Ну, дочерей-то он уже всех замуж пристроил. И теперь, несмотря на постоянные боли, изображает Дон Жуана.
— Боли? А что с ним такое?
— Почечные колики. Приступы случаются у него каждые три-четыре месяца. А прозвали его Мухоловкой!
— Почему?
— Он — любитель земноводных. У него в ресторане стоят аквариумы со всякими ящерицами и змеями… Тьфу, какая гадость!
— О, а вон та пара мне знакома! Это Рен и Лазар Дюкудре! Они держат магазин игрушек, и прозвали их Юлой и Волчком. А старикашка с волосами желтоватого цвета… погоди, как его… Ах да, Максанс Вине!
— По прозвищу Макс Большое Ухо. Он глуховат и вечно пристает ко всем цитатами из Марка Аврелия… Ну вот, а остальных-то ты вспомнила, наконец?
— Не всех.
— Я не собираюсь их перечислять! О, посмотри на того чудака, прямо Плакса Жан![2]
Выплывшая из-за облака луна осветила большой парк, вдалеке переходящий в лес. Собеседницы заулыбались. На самом деле они неплохо относились друг к другу, возможно потому, что редко виделись и не были соперницами.
1
Видимо, давая прозвище Иде, члены ассоциации намекали на ее занятия музыкой и высокий рост: восьмушка — это нота длительностью 1/8 такта. —