— До тех пор, — заметил Уимзи, — пока не фальсифицируются факты. Но могла быть и другая ситуация. Возьмём конкретный случай: некто написал роман под названием «Поиск»…
— Ч. П. Сноу, — сказала мисс Берроус. — Забавно, что вы его упомянули. Это та самая книга, которую…
— Я знаю, — сказал Питер. — Возможно, именно поэтому она пришла мне на ум.
— Я никогда её не читала, — сказала директриса.
— О, а я прочла, — сказала декан. — Она о человеке, который начал карьеру учёного и двигается вперёд довольно успешно, пока, как раз в тот момент, когда его собираются назначить на важную руководящую должность, он не обнаруживает, что по небрежности сделал ошибку в научной статье. Он не проверил результаты своего помощника или что-то в этом роде. Кто-то про это узнаёт, и он не получает работу. В результате он решает, что наука его больше не интересует.
— Очевидно, что нет, — сказала мисс Эдвардс. — Его интересует только должность.
— Но, — сказала мисс Чилперик, — если это была только ошибка…
— Соль в том, — сказал Уимзи, — что говорит ему старый учёный. Он заявляет: «Единственный этический принцип, который сделал науку возможной, — это то, что всё время мы должны говорить только правду. Если мы не наказываем за ложные утверждения, сделанные по ошибке, мы открываем путь к ложным утверждениям, сделанным намеренно. А ложное утверждение факта, сделанное сознательно, является наиболее тяжким преступлением, которое может совершить учёный». Такова суть. Возможно, я не цитирую дословно.
— Ну, это, конечно же, правда. Ничто не может извинить преднамеренную фальсификацию.
— В преднамеренной фальсификации нет никакого смысла, — сказала экономка. — Что на этом можно выиграть?
— Но такое делалось довольно часто, — сказала мисс Хилльярд. — Чтобы взять верх в споре. Или из-за амбиций.
— Амбиций к чему? — вскричала мисс Лидгейт. — Какое удовлетворение можно получить от репутации, которая, как ты знаешь, незаслуженна? Это же ужасно.
Ее невинное огорчение сделало обстановку ещё более мрачной.
— Как насчёт поддельных декреталий … Чаттертон… Оссиан… Генри Айрлэнд… эти недавние памфлеты девятнадцатого века…?
— Я знаю, — озадаченно сказала мисс Лидгейт. — Я знаю, что люди так поступают. Но почему? Они должны быть безумными.
— В том же самом романе, — сказала декан, — некто сознательно фальсифицирует результат, — я имею в виду позднее, — чтобы получить работу. И человек, который сделал первоначальную ошибку, узнаёт об этом. Но он ничего не говорит, потому что тот, другой человек, очень нуждается, на его попечении жена и дети.
— Ох уж эти жёны и дети! — сказал Питер.
— А автор это одобряет? — поинтересовалась директриса.
— Ну, — сказала декан, — здесь книга заканчивается, таким образом, полагаю, что одобряет.
— Но кто-либо из присутствующих это одобряет? Ложное утверждение опубликовано, а человек, который мог исправить дело, попустительствует этому из благотворительных соображений. Кто-нибудь здесь поступил бы так? У вас был такой прецедент, мисс Бартон, — естественно, без упоминания имён?
— Конечно, так поступать нельзя, — сказала мисс Бартон, — даже ради десяти жён и пятидесяти детей.
— Даже ради Соломона и всех его жён и наложниц? Я поздравляю вас, мисс Бартон, с такой прекрасной неженской позицией. Что же, никто не скажет доброго слова в защиту женщин и детей?
(«Я знала, что он собирается быть вредным!» — подумала Харриет.)
— Вам бы хотелось его услышать, не правда ли? — сказала мисс Хилльярд.
— Вы поставили нас в затруднительное положение, — сказала декан. — Если мы скажем это, вы сможете указать, что женственность не позволяет нам быть настоящими учёными, а если не скажем, — сможете утверждать, что наука делает нас неженственными.
— Поскольку я в любом случае оказываюсь мерзким типом, — заметил Уимзи, — у вас нет никаких причин не говорить правду.
— Правда в том, — сказала миссис Гудвин, — что никто не может защитить непростительное.
— Так или иначе, это звучит как весьма искусственная ситуация, — оживленно заявила мисс Аллисон. — Такое происходит очень редко, а если и происходит…
— О, такое происходит, — сказала мисс де Вайн. — Произошло. Это случилось со мной. Я не против того, чтобы рассказать вам, естественно без имён. Когда я была в колледже Фламборо, в Йоркский университет сдавал экзамены на профессорскую должность один человек, который прислал очень интересную работу на историческую тему. Доказательства были очень убедительны, однако я, как оказалось, знала, что всё утверждение в целом было совершенно ложным, потому что существовало доказательство, которое абсолютно противоречило выводам, — в одной отдалённой библиотеке за рубежом. Я натолкнулась на этот документ, когда читала о чём-то другом. Конечно, всё это было бы не столь важно. Однако имелись некоторые свидетельства, что у этого человека был доступ к той библиотеке. Поэтому я навела справки и выяснила, что он действительно был там и, должно быть, видел письмо, но сознательно о нём умолчал.
— Но как вы могли быть настолько уверены, что он видел письмо? — с тревогой спросила мисс Лидгейт. — Возможно, он по небрежности пропустил его. Тогда это совсем другое дело.
— Он не только видел его, — ответила мисс де Вайн, — но он выкрал его. Мы заставили его в этом признаться. Он наткнулся на это письмо, когда его диссертация была уже почти закончена, и у него не было времени её переписать. И это был для него большой удар ещё и потому, что он был очарован собственной теорией и не мог от неё отказаться.
— Боюсь, это клеймо ненастоящего учёного, — сказала мисс Лидгейт жалобным тоном, как обычно говорят о неизлечимом раке.
— Но вот что любопытно, — продолжала мисс де Вайн. — Он был достаточно недобросовестным, чтобы опубликовать ложное утверждение, но он был слишком хорошим историком, чтобы уничтожить письмо. Он хранил его.
— Можно предположить, — сказала мисс Пайк, — что для него это было так же болезненно, как кусать больным зубом.
— Возможно, у него было намерение однажды открыть его вновь, — сказала мисс де Вайн, — и примириться со своей совестью. Я не знаю и не думаю, что он сам это знал наверняка.
— Что с ним произошло? — спросила Харриет.
— Ну, для него, конечно, это был конец. Естественно, он потерял профессорство, и его лишили степени магистра. Жаль, потому что он был блестящим в своём роде и очень красивым, если это имеет какое-то отношение к делу.
— Бедняга! — сказала мисс Лидгейт. — Ему, должно быть, очень нужна была эта должность.
— Она много значила для него в финансовом отношении. Он был женат и не богат. Я не знаю, что с ним случилось. Это было приблизительно шесть лет назад. Он просто исчез. Было очень жаль его, но что тут поделаешь.
— Вы и не могли поступить иначе, — сказала мисс Эдвардс.
— Конечно, нет. Такой ненадёжный человек не только бесполезен, но и опасен. Он мог сделать всё что угодно.
— Вы, наверное, считали, что это послужит ему уроком, — сказала мисс Хилльярд. — Но пошло ли это ему на пользу? Вы скажете, что он пожертвовал своей профессиональной честью ради женщин и детей, о которых сегодня только и слышим, но, в конце концов, он проиграл и материально.
— Но это, — сказал Питер, — произошло только потому, что он совершил дополнительный грех: позволил себя поймать.
— Мне кажется… — робко начала было мисс Чилперик, но затем остановилась.
— Да? — сказал Питер.
— Хорошо, — сказала мисс Чилперик, — а не должны ли женщины и дети иметь свою точку зрения? Я имею в виду… предположим, жена знает, что её муж совершил такой поступок, — что она при этом чувствует?
— Это очень важный момент, — сказала Харриет. — Кажется, ей будет так плохо, что слов не подобрать.
— Тут возможны варианты, — сказала декан. — Я не думаю, что для девяти женщин из десяти такой проступок покажется хоть в малой степени важным.
— Чудовищно так говорить! — воскликнула мисс Хилльярд.