Было много интересных бесед с мисс де Вайн. Индивидуальность коллеги очень привлекала, но и озадачивала. Больше, чем с любыми другими из донов, она чувствовала, что у мисс де Вайн преданность интеллектуальной жизни была результатом не безмятежного следования естественной или приобретённой склонности, но мощным душевным призванием, превозмогающим другие возможные тенденции, и она чувствовала достаточное любопытство к прошлой жизни мисс де Вайн, но расследование шло трудно, и после разговоров у Харриет всегда оставалось чувство, что она рассказала больше, чем услышала. Она могла предположить в прошлом какой-то конфликт, но трудно было поверить, что мисс де Вайн не сознавала собственных комплексов или была неспособна их контролировать.
Для установления дружественных отношений со студенческой средой Харриет собралась с силами и провела в литературном обществе колледжа «дискуссию» на тему «Детективное расследование в жизни и в беллетристике». Это было рискованным предприятием. На печальное дело, в котором она сама фигурировала в качестве подозреваемой, она естественно не намекала, причём в последующем обсуждении не нашлось никого, кто бестактно упомянул бы об этом. Убийство в Уилверкомбе — это другое дело. Не было никакой явной причины, почему она не могла рассказать студенткам об этом, и казалось несправедливым лишать их острых ощущений на том личном основании, что, к сожалению, приходилось упоминать Питера Уимзи в каждом втором предложении. Её выступление, несмотря на возможную ошибку, заключающуюся в некотором перекосе в сторону сухости изложения и излишней академичности, было встречено сердечными аплодисментами, и в конце встречи староста студенток, некая мисс Миллбэнкс, пригласила её на кофе.
У мисс Миллбэнкс была комната в Квин-Элизабет, обставленная с большим вкусом. Она была высокой, изящной девушкой, очевидно из богатой семьи, намного лучше одетой, чем большинство студенток, и легко постигающей интеллектуальные премудрости. У неё была небольшая стипендия без дополнительных заработков, и она открыто заявляла, что стала учёным только потому, что не хочет до смерти ходить в смешном коротком платье простушки. В качестве альтернативы кофе она предложила Харриет на выбор мадеру или коктейль, вежливо жалуясь, что глупые правила колледжа лишают возможности иметь лёд для шейкера. Харриет, которая не любила коктейли после обеда и пила мадеру и херес бесчисленное число раз, начиная с прибытия в Оксфорд, выбрала кофе и хихикала, пока чашки и стаканы заполнялись. Мисс Миллбэнкс вежливо поинтересовалась, что тут смешного.
— Просто, — сказала Харриет, — на днях я прочитала в отвратительной фразе журналиста из «Морнинг стар», что «студиентессы» живут только на какао.
— Журналисты, — снисходительно сказала мисс Миллбэнкс, — всегда отстают лет на тридцать. Вы когда-либо видели какао в колледже, мисс Фоулер?
— О, да, — сказала мисс Фоулер. Она была тёмноволосой плотненькой третьекурсницей, одетой в очень неряшливый свитер, который, как она объяснила ранее, у неё не было времени переменить, поскольку до самого момента посещения лекции Харриет она была с головой занята сочинением эссе. — Да, я видела его в комнатах донов. Иногда. Но я всегда считала это проявлением своего рода инфантилизма.
— Разве это не возрождение героического прошлого? — предположила мисс Миллбэнкс. — O, les beaux jours que ce siècle de fer. [43]И так далее.
— Групписты [44] пьют какао, — добавила другая третьекурсница. Она была худой, с нетерпеливым, презрительным лицом, и не извинялась за свой свитер, очевидно просто его не замечая.
— Но они… о! очень тактичны по отношению к недостаткам других, — сказала мисс Миллбэнкс. — Мисс Лейтон однажды «переменилась», но она теперь «переменилась» в обратную сторону. А пока она была там, было хорошо.
Мисс Лейтон, свернувшаяся у камина, подняла маленькое злое сердцевидное личико.
— Я действительно наслаждаюсь, говоря людям, что я о них думаю. Так возбуждает. Особенно признаваться публично в злых мыслях по отношению к этой Флексман.
— Да ну эту Флексман, — отрезала темноволосая девушка. Её звали Хэйдок, и она, как выяснила Харриет, с лёгкостью станет первой по истории. — Она поставила на уши весь второй курс. Мне вообще не нравится её влияние. И, если хотите знать моё мнение, что-то не то происходит с Кэттермоул. Небо свидетель, я совершенно не собираюсь быть «сторожем брату своему» — я уже наелась этим в школе, — но будет нехорошо, если Кэттермоул совершит нечто ужасное. Лилиан, как староста разве ты не можешь что-нибудь предпринять?
— Дорогая, — возразила мисс Миллбэнкс, — кто и что может сделать? Я не могу запретить Флексман портить людям жизнь. Если бы и могла, не стала бы. Вы, конечно, не ожидаете, что я применю власть? Мне хватает загонять людей на собрания. Профессора не понимают наше печальное отсутствие энтузиазма.
— В их времена, — сказала Харриет, — у людей была страсть к собраниям и организациям.
— Есть много межколледжевых собраний, — сказала мисс Лейтон. — Мы обсуждаем многие вопросы и возмущены прокторовскими правилами для смешанных вечеринок. Но наш энтузиазм по поводу внутренних дел более ограничен.
— Ну, я думаю, — прямо сказала мисс Хейдок, — мы иногда слишком далеко заходим с laisser-aller. [45] Если получим большую взбучку, от этого не выиграет никто.
— Вы имеете в виду экспедиции Флексман по захвату чужих участков? Или её гулянки? Между прочим, мисс Вейн, полагаю, вы слышали о тайне колледжа.
— Кое-что, — осторожно ответила Харриет. — Это, кажется, слишком скучно.
— Это будет чрезвычайно скучно, если не будет остановлено, — сказала мисс Хейдок. — Мы должны сами провести частное расследование. Профессора, кажется, не слишком преуспели.
— Ну, последние действия были не слишком удачными, — сказала мисс Миллбэнкс.
— Имеешь в виду Кэттермоул? Я не думаю, что это была Кэттермоул. Это было бы слишком очевидно. И у неё кишка тонка. Она действительно может поставить себя в глупое положение, но она не сделала бы из этого такой тайны.
— Против Кэттермоул нет ничего, — сказала мисс Фоулер, — за исключением того, что кто-то написал Флексман письмо, обвиняющее её в том, что она увела парня Кэттермоул. Тогда Кэттермоул, конечно же, была очевидным подозреваемым, но зачем ей было делать всё остальное?
— Конечно же, — мисс Лейтон обратилась к Харриет, — очевидный подозреваемый всегда невиновен.
Харриет засмеялась, а мисс Миллбэнкс сказала:
— Да, но я действительно думаю, что Кэттермоул дошла до такой стадии, что готова сделать почти всё, лишь бы привлечь внимание.
— А я не думаю, что это — Кэттермоул, — сказала мисс Хейдок. — Зачем бы ей писать письма мне?
— Вам приходило письмо?
— Да, но там было только своего рода пожелание, чтобы я пахала на занятиях, и обычная чепуха из наклеенных букв. Я сожгла его и под впечатлением пригласила Кэттермоул на обед.