— Я не знала, что вы знакомы с Реджи Помфретом, — сказала мисс Флексман.
— Да, мы встречались, — сказала Харриет. — Почему вы не привели мисс Кэттермоул домой вместе с собой вчера вечером? Тем более, что, должно быть, видели, что она была не совсем здорова.
Мисс Флексман выглядела удивлённой.
— Ко мне это не имеет никакого отношения, — сказала она. — Был скандал?
— Нет, но вы сделали что-нибудь, чтобы его предотвратить? Вы же могли это сделать, не так ли?
— Я не могу быть опекуншей Вайолет Кэттермоул.
— Так или иначе, — сказала Харриет, — вам будет приятно узнать, что из всего этого глупого инцидента удалось извлечь кое-что полезное. С мисс Кэттермоул теперь однозначно сняты все подозрения насчёт анонимных писем и других эксцессов. Таким образом, теперь ничто не мешает вам относиться к ней вполне прилично, не так ли?
— Говорю вам, — сказала мисс Флексман, — мне на это наплевать.
— Да, но именно вы начали распускать о ней слухи, поэтому именно вам следовало бы их остановить. Думаю, что было бы только справедливо, сказать мистеру Фаррингдону правду. Если вы этого не сделаете, сделаю я.
— Похоже, вы очень интересуетесь моими делами, мисс Вейн.
— Похоже, они вызывают очень большой общественный интерес, — резко сказала Харриет. — Я не обвиняю вас в ваших выводах из того раннего недоразумения, но теперь, когда оно выяснено — а я даю вам в этом честное слово, — уверена, что вы понимаете, как несправедливо делать мисс Кэттермоул козлом отпущения. Вы можете сильно повлиять на студенток вашего курса. Вы сделаете, что можете?
Мисс Флексман, озадаченная, раздражённая и, очевидно, не совсем ясно представляющая себе статус Харриет, сказала с большой неохотой:
— Конечно, если она этого не делала, я рада. Очень хорошо. Я скажу Лео.
— Большое спасибо, — сказала Харриет.
Мистер Помфрет, должно быть, бежал туда и обратно, поскольку готовое лекарство появилось через удивительно короткий срок вместе с большим букетом роз. Снадобье оказалось мощным и позволило мисс Кэттермоул не только появиться в Холле, но и проглотить обед. Харриет последовала за ней из-за стола и привела её в свою комнату.
— Ну, — сказала Харриет, — вы — молодая идиотка, ведь так?
Мисс Кэттермоул мрачно согласилась.
— И каков во всём этом смысл? — спросила Харриет. — Вы умудрились совершить все нарушения из списка, а много ли удовольствия получили в результате? Вы посетили собрание в мужском общежитии в поздний час без разрешения, а у вас и не должно было быть разрешения, поскольку вы явились туда без приглашения. Это общественный проступок, а также нарушение правил. В любом случае вы отсутствовали после девяти, не делая записи в книге. Это стоило бы вам два шиллинга. Вы возвратились в колледж после 11.15 без дополнительного разрешения на позднее возвращение, что составляет пять шиллингов. Фактически вы возвратились после полуночи, что составляет десять шиллингов, даже если у бы у вас было разрешение. Вы залезли на стену, за что должны подвергнуться «домашнему аресту», и, наконец, вы вернулись вдребезги пьяной, за что вас нужно просто отчислить. Ну, обвиняемая, что вы на это можете сказать? Есть ли какая-нибудь причина, почему приговор не должен быть вынесен? Возьмите сигарету.
— Спасибо, — слабо пискнула мисс Кэттермоул.
— Если бы, — сказала Харриет, — благодаря этой своей глупости вам случайно не удалось снять с себя подозрения в том, что именно вы являетесь злым гением колледжа, я должна была бы пойти к декану. Но поскольку этот эпизод принёс некоторую пользу, я склонна проявить милосердие.
Мисс Кэттермоул подняла взгляд.
— Что-нибудь случилось, пока я была в отключке?
— Да, случилось.
— О-о-о! — произнесла мисс Кэттермоул и разрыдалась.
Харриет смотрела на неё в течение нескольких минут, а затем вытащила из ящика большой чистый носовой платок и молча передала его несчастной.
— Можно обо всём забыть, — сказала Харриет, когда рыдания жертвы немного утихли. — Но в самом деле, бросьте всю эту ерунду. Оксфорд не место для таких проделок. Вы всегда сможете бегать за молодыми людьми, — Бог свидетель, в мире их полным полно. Но потратить впустую три года, которые непохожи ни на что в этой жизни — это просто смешно. И это несправедливо по отношению к колледжу. Это несправедливо по отношению к другим женщинам в Оксфорде. Будьте дурочкой, если вам это нравится — я была дурочкой в своё время, и так поступает большинство людей, — но, ради Бога, делайте это где-нибудь там, где не подведёте других. — Мисс Кэттермоул довольно бессвязно дала понять, что ненавидит колледж, ненавидит Оксфорд и не чувствует перед ними никакой ответственности.
— Тогда почему, — спросила Харриет, — вы здесь?
— Я не хочу быть здесь и никогда не хотела. Но моим родителям так этого хотелось. Моя мать — одна из тех людей, которые работают, чтобы женщинам открывались новые и новые возможности: профессии, знаете ли, и прочее. А отец — лектор в небольшом провинциальном университете. И они многим пожертвовали ради меня.
Харриет подумала, что мисс Кэттермоул по сути была просто жертвенным агнцем. «Я не возражала против поступления, — продолжала мисс Кэттермоул, — потому что была помолвлена, а он собирался поступать, и я подумала, что это будет забавно, и всё это классическое образование не имело бы большого значения. Но я больше с ним не помолвлена, так с чего мне волноваться обо всех этих исторических персонажах давно минувших дней?»
— Интересно, родители решили послать вас в Оксфорд, когда вы не хотели туда поступать и были помолвлены?
— О! Но они сказали, что это не имеет никакого значения. У каждой женщины должно быть университетское образование, даже если она выходит замуж. И теперь, конечно, они говорят, что всё к лучшему, и у меня всё ещё есть карьера учёного. А я не могу заставить их понять, что я это ненавижу! Они не могут понять, что для того, кто вырос, только и слыша разговоры об образовании, ненавистен сам звук этого слова. Я по горло сыта образованием!
Харриет не удивилась.
— А чем вам хотелось бы заниматься? Я имею в виду, в предположении, что разрыва вашей помолвки не произошло бы?
— Думаю, — сказала мисс Кэттермоул, сморкаясь в последний раз и беря новую сигарету, — думаю, что мне понравилось бы быть поваром. Или, возможно, медсестрой в больнице, но всё-таки, полагаю, лучше кем-то в кулинарии. Только, видите ли, это именно те две профессии, которые все считают единственно подходящими для женщины, с чем мать всегда спорила.
— Хороший кулинар может заработать много денег, — заметила Харриет.
— Да, но эта сфера лежит вне прогресса в образовании. Кроме того, в Оксфорде нет никакой школы кулинарии, а это должен был быть, знаете ли, Оксфорд или Кембридж, из-за возможности приобретения правильных друзей. Только я не завела друзей. Все они ненавидят меня. Возможно, теперь не будут, когда эти скотские письма…
— Именно так, — торопливо сказала Харриет, опасаясь новой вспышки рыданий. — Что насчёт мисс Бриггс? Она, кажется, очень хороший человек.
— Она ужасно добра. Но я всегда должна быть ей за это благодарной. А это очень угнетает. Возникает желание укусить.
— Как вы правы, — сказала Харриет, для которой это было прямым ударом в солнечное сплетение. — Я знаю. Благодарность просто омерзительна.
— А теперь, — сказала мисс Кэттермоул с обезоруживающей искренностью, — я должна быть благодарной вам.
— Не должны. Я служила собственным целям в такой же степени, как и вашим. Но я скажу вам, как поступила бы я. Я прекратила бы совершать экстраординарные поступки, потому что это почти наверняка поставит вас в положение, в котором придётся быть кому-то благодарным. И я прекратила бы преследовать студентов, потому что им это надоедает до слёз и мешает занятиям. Я занялась бы историей и закончила обучение. А затем я вернулась бы домой и сказала: «Теперь, когда я сделала то, что вы от меня хотели, я собираюсь стать поваром». И настояла бы на своём.
— Правда?
— Полагаю, что вы хотите, чтобы за вами постоянно бегали, как за Стариной Кенгуру. Что ж, за хорошими поварами бегают. Однако, поскольку здесь вы занялись историей, следует побеспокоиться прежде всего о ней. И это вам не помешает. Если вы научитесь правильно постигать ваш предмет, вы сможете затем изучить любой другой.