— Худшее в том, что, когда становишься «работой» для другого, — сказала мисс де Вайн, — это оказывает разрушительное воздействие на характер. Мне очень жаль человека, который является чьей-то «работой»: он (или она, конечно) кончает тем, что поглощает или оказывается поглощённым, — и то и другое для него плохо. Мой художник поглотил свою жену, хотя ни один из них этого не подозревает, а бедной мисс Кэттермоул угрожает большая опасность окончательно стать «работой» для её родителей и быть поглощённой.
— Тогда вы — за безличную «работу?»
— Да, — сказала мисс де Вайн.
— Но вы говорите, что не презираете тех, кто делает «работой» другого человека?
— Я далека от того, чтобы их презирать, — сказала мисс де Вайн. — Я думаю, что они представляют опасность.
Крайст-Чёрч,
пятница.
Дорогая мисс Вейн,
Если сможете простить моё идиотское поведение во время нашей встречи, не могли бы Вы прийти ко мне на ленч в понедельник в 1 час? Пожалуйста, приходите. Я всё ещё ощущаю некоторую склонность к суициду, и, таким образом, Вы действительно проявите милосердие. Надеюсь, что безе добрались до дома благополучно.
Искренне Ваш,
Сейнт-Джордж
«Дорогой мой юноша, — думала Харриет, когда писала записку с согласием принять это наивное приглашения, — если вы думаете, что я не могу читать между строк, то сильно ошибаетесь. Это не для меня, а для les beaux yeux de la cassette de l’oncle Pierre. [57]Но случаются вещи и похуже, и я приду. Хотелось бы знать, между прочим, сколько денег вам удалось спустить. Наследник Денвера должен быть достаточно богат сам по себе и не обращаясь к дяде Питеру. Чёрт возьми! Когда я вспоминаю, что за меня вносили плату за обучение и за форму и давали пять фунтов на семестр, чтобы просто прожить! Нет, милорд, от меня вы не дождётесь большого сочувствия или поддержки».
В понедельник всё ещё в таком серьёзном состоянии духа она прошла по Сейнт-Олдейтс и спросила швейцара у Том-тауер лорда Сейнт-Джорджа, но получила в ответ, что лорда Сейнт-Джорджа в колледже нет.
— О! — смущённо сказала Харриет, — но он пригласил меня на ленч.
— Как жаль, мисс, что вам не сообщили. В пятницу вечером лорд Сейнт-Джордж попал в ужасную автомобильную аварию. Он находится в больнице. Разве вы не читали об этом в газетах?
— Нет, я пропустила. Он сильно ранен?
— Повреждено плечо и сильно рассечена голова, как нам сообщили, — сказал швейцар и с сожалением, и с некоторым удовольствием, которое испытывает человек, передающий дурную весть. — В течение суток он был без сознания, но нам сказали, что теперь ему лучше. Герцог и герцогиня вновь возвратились в поместье.
— Вот это да! — сказала Харриет. — Мне очень жаль это слышать. Я лучше зайду и справлюсь, как он там. Вы не знаете, к нему пускают посетителей?
Швейцар окинул её отеческим взглядом, который, так или иначе, намекал ей, что, если бы она была студенткой, ответ был бы отрицательным.
— Полагаю, мисс, — сказал швейцар, — что мистеру Дэнверсу и лорду Уорбойзу разрешили навестить его светлость этим утром. Больше я ничего не могу сказать. Простите, там как раз мистер Дэнверс пересекает дворик. Я выясню.
Он вышел из-за своей стойки и последовал к мистеру Дэнверсу, который немедленно бегом бросился к домику швейцара.
— О, Господи, — запыхавшись, сказал мистер Дэнверс, — вы мисс Вейн? Дело в том, что несчастный старина Сейнт-Джордж только что вспоминал о вас. Он ужасно сожалеет, и мне поручено найти вас и дать заморить червячка. Никаких проблем, я буду страшно рад. Нам следовало бы сообщить вам раньше, но он был полностью выбит из колеи, бедняга. Добавьте ещё семью, суетящуюся вокруг него. Вы знаете герцогиню? Нет? Ага! Ну, этим утром она ушла, а затем мне разрешили зайти за инструкциями. Огромные извинения и всё такое.
— Как это произошло?
— Вёл гоночный автомобиль со скоростью, представляющей опасность для общества, — сказал мистер Дэнверс, недовольно морщась. — Пытался вернуться раньше, чем закроют ворота. Полиции на месте не было, и мы, таким образом, не знаем в точности, что же произошло. К счастью, никто не убит. Сейнт-Джордж, очевидно, налетел на телеграфный столб, вылетел головой вперёд и приземлился на плечо. Удачно для него, что ветровое стекло было опущено, иначе от лица не осталось бы ничего, о чём стоило упоминать. Но у всех этих Уимзи жизней как у кошки. Входите. Вот где я обитаю. Надеюсь, что вы снизойдёте до обычных бараньих котлет — не было времени придумать что-то особенное. Но у меня особый приказ найти у Сейнт-Джорджа Ниерштейнер 1923 года и упомянуть в связи с этим дядюшку Питера. Так, кажется? Я не знаю, купил ли его дядя Питер, рекомендовал ли, просто сам любил или вообще имел хоть какое-то отношение к этому вину, но я сказал, что велели.
Харриет засмеялась: «Что бы он ни делал, вино будет в порядке».
Ниерштейнер оказался превосходным, и Харриет, которая бессердечно съела ленч, нашла, что мистер Дэнверс приятный хозяин.
— И, пожалуйста, загляните к пациенту, — сказал мистер Дэнверс, когда сопровождал Харриет к воротам. — Он достаточно здоров, чтобы принять посетителя, и это его сильно подбодрит. Он находится в частной палате, и поэтому доступ к нему открыт в любое время.
— Я пойду сейчас же, — сказала Харриет.
— Пожалуйста, — сказал мистер Дэнверс. — Что это? — добавил он, поворачиваясь к швейцару, который держал в руке письмо. — О, что-то для Сейнт-Джорджа. Хорошо. Думаю, леди передаст, если сейчас туда пойдёт. В противном случае оно может подождать посыльного.
Харриет посмотрела на адрес: «Виконту Сейнт-Джорджу, Крайст-Чёрч, Оксфорд, Inghilterra». [58]Даже без итальянской марки было невозможно ошибиться, откуда пришло письмо. «Я возьму его, — сказала она, — это может оказаться срочным».
Лорд Сейнт-Джордж — правая рука на перевязи, лоб и один глаз закрыты бинтами, а другой глаз налит кровью и окружен живописным синяком — встретил её приветствиями и извинениями.
— Надеюсь, Дэнверс позаботился о вас. Очень славно, что вы пришли.
Харриет спросила, болят ли раны.
— Ну, могло быть хуже. Мне кажется, что на этот раз дядя Питер рисковал по-настоящему, но всё кончилось рассечённой головой и вывихом плеча. Ну, ещё шок и ушибы. Намного меньше, чем я заслуживаю. Останьтесь и поговорите со мной. Так грустно быть одному, вдобавок у меня только один глаз, да и тот не видит.
— А разговор не вызовет головную боль?
— Она не может болеть больше, чем сейчас. И у вас хороший голос. Пожалуйста, будьте так добры и останьтесь.
— Я принесла из колледжа письмо для вас.
— Полагаю, что-нибудь от кредиторов или в этом роде.
— Нет. Это из Рима.
— Дядя Питер. О, мой Бог! Думаю, я должен знать самое худшее.
Она положила письмо ему в левую руку и наблюдала, как его пальцы возились с большой красной печатью.
— Тьфу! Сургуч и семейный герб. Знаю, что это означает. Дядя Питер в самом скверном настроении.
Он нетерпеливо продолжал сражаться с прочным конвертом.
— Открыть его для вас?
— Да, пожалуйста. И будьте ангелом — прочтите мне его. Даже при двух здоровых глазах его почерк несколько напрягает.
Харриет вынула письмо и поглядела на первые строки.
— Похоже, оно довольно личное.
— Лучше вы, чем медсестра. Кроме того, я смогу перенести это легче с капелькой женского сочувствия. А там что-нибудь вложено?
— Нет. Ничего.
Пациент застонал.
— Дядя Питер перешёл в глухую оборону. Это выбивает почву. Как оно начинается? Если это «шалопай», «Джерри» или даже «Джеральд», ещё остаётся надежда.
— Оно начинается: «Мой дорогой Сейнт-Джордж».
— О, черт возьми! Тогда он действительно разъярён. И подписано всеми его инициалами, какие он смог вспомнить, да?
Харриет перевернула письмо.
— Подписано всеми его именами полностью.
— Безжалостное чудовище! Знаете, у меня и так было такое чувство, что он не отнесётся к этому делу слишком хорошо. А теперь просто не представляю, чего ожидать.
57
Для прекрасных глаз шкатулки дяди Питера — (фр.). Вольная цитата из комедии Мольера «Скупой»: акт 5, сцена 3 (перевод H. Немчиновой).