Мне приснился такой странный сон, что я помнила его, проснувшись наутро…
Я находилась в темном тоннеле и искала кого-то, кто ушел, и никак не могла найти. Я двигалась вслепую, спотыкаясь, руками ощупывая дорогу, но никак не могла выбраться, пока наконец не подняла глаза и не увидела наверху, как будто на стене, Гарри и Бесси. Они смотрели на меня. «Поднимайся, Линда», — звали они, и солнце светило так ярко, что их лица сияли в его лучах. «Но как же я могу? Дайте мне лестницу», — сказала я. «Да ну же, Линда, давай», — говорили они, смеясь.
Я стала вскарабкиваться к ним… но тут проснулась.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Я люблю Гарри.
Я так и знала, что любовь будет таким чудом, если я встречу человека, который нужен мне, которого я полюблю и который полюбит меня.
Гарри любит меня так же сильно, как и я его. Удивительно, что мне выпало такое счастье. Даже думать не хочется, что в мире есть кто-то еще, кроме Гарри.
На столике у моей постели гора записок и приглашений, но я не хочу никого видеть.
Прошло только пять дней с нашей встречи, но я просто не могу представить себе, как я жила без него и как я могла думать, что жизнь прекрасна, когда его в ней не было.
Он такой сильный и такой добрый, такой властный и в то же время нежный.
Вчера мы ездили за город. Гарри заехал за мной около семи.
Я едва успела принять ванну и переодеться в зеленое, как весенний мох, платье, как услышала гудок машины. Я сбежала вниз.
— Мы едем на пикник, Линда, — сказал он. — Настраивайся на деревенский лад!
Одна из особенностей Гарри в том, что он никогда не скажет «Здравствуй!», а всегда начинает так, будто мы продолжаем говорить. Мы ведем бесконечный непрекращающийся разговор.
Солнце уже село за Виндзорский замок, когда мы свернули на Мейденхед.
На все еще светлом небе рядом с бледной луной загорелась единственная звезда, и Гарри сказал, что это напоминает ему картину Артура Ракема.
— Кто такой Артур Ракем? — спросила я.
Он начал дразнить меня, называя «невеждой».
— А чего ты ожидал от дочери акробатки? — сказала я сердито, потому что больше всего боялась, что Гарри сочтет меня дурой.
— Живости и проворства, — ответил он, смеясь, и я тоже не удержалась от смеха.
Потом он рассказывал мне много всего интересного. Я всегда удивлялась, как он начитан, и понять не могла, откуда у него берется время на чтение, когда он ведет такую бурную жизнь.
Мы расположились на берегу реки. Вокруг никого не было, два белых лебедя подплыли к нам, выпрашивая кусочки хлеба.
Покончив с едой, мы лежали на подстилке и разговаривали. Сумерки сгущались, темнело, и наконец поднявшаяся луна залила серебристым светом окрестности, и засверкала волшебным блеском река.
Разговор иссяк. Мы замолчали. Вдруг Гарри сказал:
— Знаешь, через две недели я участвую в летном состязании.
Я замечталась, забыв обо всем, кроме своей любви к Гарри. Его голос заставил меня вздрогнуть, я резко поднялась и села:
— В каком состязании?
Я неделями не читала газет, потому что была так занята, что у меня просто не оставалось на это времени.
На этот раз Гарри не стал обвинять меня в невежестве. Он рассказал мне, что «Дейли Рокет» предлагает приз в десять тысяч фунтов летчику, который первым долетит до Монголии.
— Меня поддерживает один синдикат, и я обещал пилотировать их самолет, — добавил он.
— Это не опасно, Гарри? — спросила я. — Вдруг какая-нибудь катастрофа или что-то в этом роде…
— О нет, совершенно безопасно, — пожал он плечами. — Одно только меня беспокоит.
— Что? — спросила я.
— Я не могу жениться на тебе, пока не вернусь. Понимаешь, дело в страховке. Синдикат застраховал меня на случай неполадок с их самолетом, и мне пришлось дать слово, что у меня нет никаких финансовых обязательств, чтобы не было споров из-за денег, если я… ну… как-нибудь испорчу им самолет…
Он говорил небрежно, легкомысленным тоном, но я почувствовала, что за этой легкомысленностью скрывается что-то серьезное.
— Значит, опасность все-таки есть? Ты не хочешь лететь. Гарри, скажи мне правду, я должна знать.
— Никакой особой опасности, во всяком случае, ничего из ряда вон. Это даже проще, чем перелет в Америку. Если возникнут проблемы, всегда можно приземлиться. Обещаю тебе, дорогая, что не пойду на неоправданный риск теперь. Я только о тебе беспокоюсь… — Он замолчал.
— Если что-то случится? — закончила я за него. — Гарри, дорогой, я люблю тебя.
Он крепко обнял меня.
— Это правда, Линда? — спросил он, касаясь губами моих губ. — Ты, правда, любишь меня?
Я обвила руками его шею.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал он.
— Я стану твоей женой, как только ты вернешься, но я люблю тебя сейчас.
— Нет, — сказал он, — я не могу сделать ничего, что повредило бы тебе, если вдруг…
— Не говори так, — перебила его я, — я бы не вынесла, если бы что-нибудь… случилось с тобой.
— Дорогая, будем благоразумны, у меня нет денег… чтобы оставить тебе.
Я знала, о чем он думает. Я могла забеременеть. А как было бы чудесно иметь его ребенка!
— Что же нам делать? Я должна быть с тобой, должна!
— Я готов каждую минуту повторять тебе, как я люблю тебя, — сказал Гарри. — Но ты станешь моей только тогда, когда мы поженимся. У меня старомодные взгляды, Линда.
— У меня тоже, — сказала я. — И у меня… никогда никого не было.
— Тебе нет необходимости говорить мне об этом.
Он снова обнял меня.
— Ты — чудо красоты, такая чистая и невинная. Ты — совершенство. То, что я всю жизнь искал и уже потерял было надежду найти! — Он приник к моим губам и целовал, пока у меня не захватило дыхание.
По дороге в Лондон Гарри вел машину одной рукой, другой обнимал меня за плечи.
Мы поднялись ко мне домой.
Как рада, что у меня такая миленькая квартирка, хотя будь это голый чердак, вряд ли бы что-то изменилось.
Я разделась, он обнял меня и все целовал, и целовал. Хотя я пошла бы на все, чего бы он ни пожелал, и иногда казалось, что оба мы сгорим в пламени пожиравшего нас огня, самообладание не изменило Гарри, он не потерял контроля над собой.
Я не понимаю, как можно смеяться и шутить, когда речь идет о любви. Это такое чудесное чувство, почти святое, и я не могу понять, как женщины терпят, когда его высмеивают светские шуты за коктейлями или красноносые клоуны в цирке.
Я так люблю Гарри, что убила бы всякого, кто посмел бы смеяться над нами.
Когда он уходил, уже рассвело, и он раздвинул шторы, чтобы посмотреть, как над каминными трубами встает солнце.
Потом он снова задернул их, подошел ко мне и нежно поцеловал.
— Спокойной ночи, любовь моя, засни, я позвоню тебе попозже.
Я протянула руки, чтобы задержать его, но он уже ушел, я только услышала, как мягко щелкнул дверной замок.
На подушке все еще ощущался запах его волос. Я уютно свернулась под одеялом…
Уже почти девять. Я только что проснулась. Нужно бежать в ателье.
Все мне кажется таким прекрасным и волшебным, как будто я видела это во сне. Но при мысли о Гарри горячая волна пробегает по моему телу, и я знаю, что это не сон, что он — настоящий, мой настоящий будущий муж!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Никогда не представляла, что море может быть настолько синим. Я думала, что только Средиземное море бывает таким, а мы в Девоншире.
Цвет моря напоминает мне одеяние Мадонны в монастырской часовне, а скалы маленького островка в устье реки темно-красные.
Это самое чудесное место, какое я когда-нибудь видела, только Гарри мог найти такое!
Мы называем нашу поездку «игрой в медовый месяц», и занятная пожилая супружеская пара, которая содержит маленькую гостиницу, где мы остановились, очень мило к нам относится, совсем как родные.