И положила свою руку на его.
— Ну пожалуйста, прошу вас! — мягко настаивала я. — Хотя бы для того, чтобы заткнуть рты всем, кто говорит о вашей скупости.
Он отказался дальше обсуждать этот вопрос, но у меня осталось такое чувство, что, когда дойдет до дела, он не откажет.
Я рассказала о нашем разговоре Клеоне, и она сначала была вне себя от радости, но решила пока не говорить Норману, чтобы не разочаровывать его, если сэр Сидни так ничего и не сделает. А потом сказала, что вряд ли из этого что-нибудь получится.
— У нас нет ни малейшей надежды, милочка, — вздохнула она. — Он в жизни ничего никому не дал, не говоря уже о его служащих. Это было очень благородно с твоей стороны, Линда, но я пари держать готова, что мы и открытки от него не получим на Рождество, не то что подарок, да к тому же такой шикарный, как деньги на развод.
Это еще больше укрепило во мне решимость заставить сэра Сидни сделать Норману подарок. Не знаю почему, но желание настоять на своем настолько мной завладело, что ничто не вынудит меня отказаться от этой мысли.
Я приложу все силы, чтобы добиться своего, и, если это мне удастся, я поверю, что у меня есть сила воли.
Сэр Сидни очень странный человек. Я знаю, что он все время поглощен своими делами и ему стоит больших усилий отвлечься и просто поговорить с кем-то хотя бы несколько минут.
У меня такое впечатление, что я его забавляю, когда он слушает меня. Но часто, рассказывая ему о чем-нибудь, я замечаю, что он меня не слышит, а думает о своем: о налогах, которые ему предстоит заплатить, или о том, какое количество заказов сможет выполнить его фабрика за следующий год…
Вернувшись сегодня домой, я нашла длинное письмо от мамы. Она спрашивает, как я поживаю, и намекает, что ей не помешала бы некая сумма, если у меня таковая найдется. Ничего себе шуточка!
Возвращаясь домой в машине сэра Сидни, с покрытыми соболями сиденьями, которые обошлись, наверно, в целый мой годовой заработок, я невольно задумалась о том, как жаль, что эти богачи иногда просто не предложат тебе деньги. Ведь нелепо тратить пять или шесть фунтов на ужин, когда эти деньги кому-то могли быть куда полезнее.
Для сэра Сидни ничего бы не значило дать мне десять фунтов. Сегодня после ужина он оставил на столике чаевые — пятнадцать шиллингов, а я подумала, что охотно бы вошла в долю с официантом.
Я сейчас совсем без средств — у меня нет даже одного шиллинга, чтобы опустить в газовый счетчик.
Утром я пошла к фотографу, который снимал меня, когда я работала у Канталупа, и мне пообещали несколько съемок для рекламы.
В новом году таких возможностей будет сколько угодно, но сейчас уже слишком поздно, перед самым Рождеством заказов на рекламу бывает очень мало.
Скоро мне нечего будет надеть. Клеона, как всегда, была ангельски добра и подарила мне одно из своих платьев и жакет, а я продала кое-что из летних вещей. В свое время на них ушли десятки фунтов, а отдать пришлось всего за несколько шиллингов.
Мой вечерний туалет в порядке, но не могу же я надевать одно и то же платье из вечера в вечер!
Я подумывала занять немного у мамы, но теперь, после ее письма, ясно, что из этого ничего не получится.
«Мне не повезло, — писала мама. — Все было бы ничего, если бы Билл не разъярился, потому что я проиграла несколько фунтов на скачках. И теперь ни в какую не хочет выложить ни шиллинга. Я была бы признательна, Линда, если бы ты меня выручила».
Бедная мама! Она вбила себе в голову, что если у тебя есть титул, то ты прямо-таки купаешься в деньгах, и никак не может понять, что после автомобильной катастрофы дела у меня еще хуже, чем некогда у Линды Снелл.
Я никак не могу ей ничего объяснить про Пупсика. Она просто не желает слышать.
«Муж обязан содержать жену, — твердит она. — Ты должна обратиться в суд, там твоего мужа быстро поставят на место».
Я, наверно, могла бы переехать в комнату подешевле, но у меня нет денег на переезд, а здесь я могу жить в долг, хотя каждый месяц получаю письма, где мне грозят судом за неплатеж.
До сих пор я не обращала внимания на эти письма, и хотя я заплатила за неделю из денег Пупсика, это всего лишь капля в океане, и рано или поздно, я знаю, мне придется плохо.
Я так несчастна, что иногда мне ничего не хочется делать, только сидеть и плакать. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслью о деньгах, но от этого мало толку. Если так пойдет дальше и я не приму какие-то меры, я стану похожа на старую ведьму…
Когда я рассказала Клеоне о встрече с матерью Бесси и что я отдала ей деньги, она недоуменно воскликнула:
— Ну не глупость ли это, Линда! Ты могла бы возместить хотя бы расходы на похороны.
Она не поняла меня, когда я сказала, что лучше умру, чем возьму себе хоть один пенс этой скотины Тедди.
Он убил Бесси, и, если бы я прикоснулась к его деньгам, я бы сочла себя Иудой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Случилось такое удивительное происшествие, что я должна обдумать все с самого начала и сама себе все объяснить.
Просто не могу поверить, что все так и было, я не доверяю собственной памяти, и все же в каком-то смысле глупо было не догадываться, что этим могло кончиться. Будь я умнее, а мне следовало бы уже научиться соображать, я вполне могла бы на это рассчитывать.
Сейчас, лежа в темноте, я все думаю, что не иначе как мне все это приснилось. Но на руке у меня мои новые усыпанные бриллиантами часы. Я не снимаю их, потому что мне кажется, что стоит мне их снять, как я проснусь и все случившееся окажется сном.
Я немного опасаюсь будущего, но все же чудесно сознавать, что мне больше не о чем беспокоиться, и чудовища, которым принадлежит эта комната, могут послезавтра делать с ней все, что захотят…
Проснувшись утром, я почувствовала, что сегодня должно случиться что-то ужасное.
Во-первых, шел дождь, ну просто ливень, и снаружи все выглядело серым, мрачным, и было жутко холодно.
Я распечатала письмо, полученное с утренней почтой, и обнаружила в нем требование освободить квартиру. Уже одно это было достаточно скверно, но то, что произошло в ближайший час, превзошло все на свете.
Я медленно одевалась и находилась в таком угнетенном настроении, что не могла даже сообразить, что мне предстоит сегодня делать. В это время раздался резкий стук в дверь и появился какой-то мужчина, небольшого роста и в котелке.
Я стояла и смотрела на него как идиотка.
Я поверить не могла тому, что он говорил, пока он не вошел и не начал описывать мебель.
— Да не трепыхайтесь так, дамочка, — сказал он, когда я слабо попыталась возражать, — не вы первая, не вы последняя.
Я пришла в такое отчаяние, что села и заревела.
Позавтракать я не успела, а дождь и эта мрачная погода и все вместе взятое подействовало на меня так, что я просто не могла с собой справиться.
Я понимаю, что глупо поддаваться эмоциям, но последнее время я вообще чувствую себя гнусно по утрам и, только поев и выпив чашку чая, прихожу в себя.
— Да не трепыхайтесь вы так, — повторял коротышка это дурацкое слово. — Наверняка найдется кто-нибудь, кто вам поможет. Нет ли у вас дружка?
— Не нужен мне никакой дружок, мне нужна работа, — с трудом выговорила я между рыданиями.
— Это всем нужно, — сказал он. — У меня два сына сейчас живут на пособие по безработице, а дочка на половинном окладе — лежит с ларингитом. Всем сейчас тяжело. Но ничего, такая хорошенькая девушка, как вы, не пропадет.
На самом деле он был симпатичный человек, несмотря на свою профессию: вот ужас-то, когда тебя ненавидят, куда бы ты ни пришел.
В конце концов он опустил свой собственный шиллинг в газовый счетчик, и мы с ним выпили по чашке чая. Теперь мне кажется, что мы представляли собой забавное зрелище, но тогда я и подумать ни о чем не могла.
Если бы кто-нибудь вошел в тот момент и застал нас за чаепитием, он бы посмеялся. Я в розовом с кружевами пеньюаре и этот маленький человечек в котелке — он так его и не снял — сидим и болтаем за чашкой чая, как будто ничего не случилось. А ведь он пришел, в сущности, затем, чтобы выкинуть меня на улицу.