— Мы подождем, пока вы полюбите.
Вот как! Значит, он твердо уверен, что я рано или поздно должна полюбить его. О себе он даже не упомянул!
Я помолчала немного, прежде чем ответить.
— А если… если я не полюблю вас?
— Мы расстанемся в самых лучших отношениях.
— И вы говорите это… всерьез?
— Я никогда не бросаю слов на ветер.
— Вы хотите, чтобы я… жила здесь?
— Если бы я этого не хотел, то я бы не стал вам ничего предлагать, — возразил он холодно.
Подойдя к письменному столу у окна, он открыл правый ящик сверху маленьким ключиком, который носил на часовой цепочке, и достал небольшой футляр.
— Я купил это вам вчера, — сказал он, бросая его мне на колени.
«Страньше и страньше», — подумала я, вспомнив «Алису в стране чудес».
Я открыла футляр и обнаружила в нем прекрасные часы — браслет в оправе из бриллиантов. Никогда еще не видела ничего более прелестного. Крошечный циферблат в окружении огромных бриллиантов!
— Какая прелесть! — воскликнула я, надевая браслет на руку. — Вы, правда, купили это для меня? Просто не могу поверить. Я думала, вы никому не делаете подарков.
Я встала и, неуверенно приблизившись к нему, потянулась поцеловать его.
— Спасибо, — сказала я, чувствуя себя робкой ученицей рядом с суровым учителем.
Без каблуков я была такой коротышкой, что едва доставала затылком до его плеча, так что ему пришлось нагнуться.
Я хотела поцеловать его в щеку, но вместо этого он поцеловал меня в губы.
Какое-то странное ощущение охватило меня. Я никак не ожидала, что его поцелуй может быть мне настолько приятен.
В запахе дорогого мыла, одеколона и сигары было что-то невероятно притягательное.
Мой неожиданный поступок несколько удивил меня саму, но это был настолько естественный жест, меня так тронуло это неожиданное проявление внимания ко мне, что я не подумала, что он может неправильно истолковать мое поведение.
Но тут я внезапно поняла, что под внешней резкостью и категоричностью он скрывает робость. Он робеет так же, как и я! И осознание этого принесло мне облегчение. Я уже не чувствовала себя глупенькой наивной простушкой.
Вся эта ситуация — я, он, его странное предложение — предстала передо мной своей комической стороной, и я засмеялась.
— Посмейтесь и вы тоже, — сказала я. — Ведь это, право, забавно. Этот пышный дом, вы, кого все так боятся, я без туфель и чулок, без единого пенса в кармане, и этот очаровательный браслет… и вообще все!..
Он даже не улыбнулся, но, взяв меня за руку, крепко сжал ее на какую-то долю секунды.
— Мне нравится ваше мужество, Линда… — раздумчиво произнес он. И хотел еще что-то добавить, но в это мгновение пробили часы на камине.
— Я должен идти, — сказал он в своей прежней отрывистой манере. — Так, значит, по рукам? — И снова меня словно резануло что-то. Это прозвучало так, как будто мы заключали сделку.
Но у меня не было времени рассуждать и раздумывать, и, прежде чем я успела что-нибудь ответить, он снова поцеловал меня — на этот раз в щеку, неловким поспешным поцелуем — и вышел.
Я натягивала просохшие чулки, когда появился дворецкий.
— По распоряжению сэра Сидни для вас через пять минут подадут автомобиль, миледи, — сказал он. — И не угодно ли вам будет заглянуть в банк Баркли до трех часов? Сэр Сидни отдал распоряжения по телефону.
«Это на него похоже, такая распорядительность», — подумала я.
Когда я приехала в банк и выразила желание видеть управляющего, я была поражена.
Он сказал мне, что сэр Сидни распорядился перевести на мой счет крупную сумму, но пока я могу располагать только пятьюстами фунтами.
— Пятьсот фунтов! — ахнула я, но управляющий воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Казалось, он был разочарован, когда я взяла лишь столько денег, чтобы заплатить за квартиру, и еще для себя несколько фунтов.
Жребий брошен, думала я по дороге к своему дому.
Я рассчиталась с хозяйкой и предупредила, что завтра уезжаю. Я не могла решиться переехать в Крессвэй-хауз сегодня же. Я должна была провести еще одну ночь в комнате, где мы были так счастливы с Гарри.
Наша любовь представлялась мне теперь волшебной сказкой, красивой сказкой с трагическим концом, прекрасным сном, за которым последовало жестокое пробуждение. Она была внезапной и пылкой, наша любовь, но кто знает, что ожидало нас в будущем.
Я, вероятно, никогда так больше не полюблю, второго Гарри не будет в моей жизни, но вся эта история с Сидни кажется мне каким-то невероятным приключением.
Я его совсем не знаю, и он ничуть не похож на тех, кого я когда-либо знала. Когда я с ним, у меня нет такого ощущения, что я изменяю памяти Гарри. Ведь я не влюблена в него, но мне очень сложно разобраться в своих чувствах.
Мне почему-то кажется, что могу дать Сидни что-то, чего ему не купить ни за какие деньги.
Я постараюсь сделать его счастливее. Не может быть ничего ужаснее, чем жить одному в этом огромном, хоть и пышном, но безобразном доме. Я уверена, что по меньшей мере могу сделать его дом менее мрачным, более жизнерадостным и привлекательным.
Когда я ужинала с ним сегодня, я не удержалась и попросила его разрешения изменить обстановку в некоторых комнатах.
— На это еще будет время, — сказал он, но, чуть помолчав, добавил: — Вы можете оживить кое-что, если хотите. Думаю, вы не успокоитесь, пока не настоите на своем, так что уж лучше мне сразу уступить и предоставить вам свободу действий.
У него какой-то своеобразный способ проявлять ко мне расположение, как будто он делает это с неохотой, скрепя сердце.
У меня такое чувство, что если бы мы с ним поссорились, то не из-за какого-то конкретного моего поступка, а потому, что я способна взять над ним верх. Он так привык всем заправлять, что внутренне негодует на самого себя за то, что уступает мне.
Я вижу, что мне придется нелегко, и в каком-то смысле я этим довольна. Чем хуже, тем лучше. По крайней мере у меня будет сознание, что я не даром ем хлеб.
Все женщины в основном любят больше отдавать, чем брать. Если женщина любит, ей ничего не нужно от мужчины, кроме его любви. Берут только авантюристки, часто ненавидя тех, у кого они на содержании.
Побывав в банке, я поспешила в ателье и рассказала все Клеоне.
Она так удивилась, что сначала не поверила мне.
— Это все шутки, Линда, — говорила она, — ты смеешься надо мной!
Когда мне наконец удалось убедить ее, она оценила это по-своему:
— Что ж, тебе повезло. Он ведь самый богатый человек в Англии, или почти.
— Знаешь, Клеона, — сказала я, — мне он и правда нравится — в самом деле! Несмотря на всю его эксцентричность, он один из немногих настоящих мужчин, каких мне случалось встречать с тех пор, как я в Лондоне.
Я видела, что Клеона мне не верит, но она такая деликатная, что вслух этого не сказала.
Я знаю, она считает Сидни чудовищем и восхищается мной за то, что, как она полагает, я сумела им завладеть. Она не верит, что дело здесь совсем в другом, и считает, что я просто погналась за богачом и ухитрилась поймать его.
Я ни слова не сказала ей о нашей сделке и о том, что между нами ничего нет. Я уверена, что она бы мне ни за что не поверила!
Ну ладно, думала я, одеваясь вечером, если Сидни будет невыносим, я всегда могу уйти и оставить его, и конец делу.
Клеона помогла мне выбрать у Канталупа новое платье, и мадам Жан позволила сразу же надеть его. Слава Богу, оно мне подошло.
Какое облегчение выбросить старые вещи и сознавать, что я уже не выгляжу такой облезлой.
Я спустилась вниз в контору и выписала чек. Пока я была там, вошел мистер Канталуп.
— Привет, Линда, — сказал он. — Как поживаете?
Когда он увидел, чем я занята, он стал еще более любезным.
— Это солидная сумма для однократного платежа, — сказал он приветливо.