— Цена, конечно, немаленькая, — сказал второй. — Но только подумайте, сколько вы сэкономите на зарплате! Машиной управляет один человек, операция простейшая — потянул за рычаг, и готово! Упаковщики могут приниматься за дело! Она вам заменит шестерых рабочих. Хотел бы я знать, найдется ли сейчас на рынке что-нибудь эффективнее.
— Но ведь это означает рост безработицы? — сказала я.
Все удивленно взглянули на меня, потому что я заговорила впервые с тех пор, как мы сели за стол.
— Что ж, фабрикантам на это жаловаться не приходится, когда профсоюзы требуют повышения зарплаты, — возразил американец.
Он заерзал и встревоженно поглядывал на Сидни, словно опасаясь, что мое замечание может сорвать ему выгодную сделку.
Сидни терпеть не может говорить со мной о делах, оправдываясь тем, что в конце дня ему хочется немного отдохнуть. Но на этот раз я все-таки не утерпела и спросила его вечером, когда мы остались одни:
— Так вы купили эту новую машину?
— Пока еще не решил, — ответил он сдержанно, и я поняла, что он не хочет продолжать разговор.
Я уверена, что должен быть какой-нибудь способ помочь этим беднякам. Их лица, серые, изможденные, с потухшими безнадежными взглядами, так и стоят у меня перед глазами.
Конечно, очень приятно, что у Сидни на фабрике дела идут так хорошо, но я узнала от Симпсона, что многие в прошлом году разорились и буквально тысячи людей оказались выброшенными на улицу без всякой надежды найти работу.
Этот Симпсон очень жесткий, неприятный тип. Я уверена, что он-то как раз и преследует людей, когда они не платят за квартиру. Во всяком случае, он не стал мне ничего рассказывать об этих страшных домах и о том, собирается ли Сидни что-то сделать по этому поводу. Так что сегодня утром мне пришлось расспросить Нормана.
— Вы же знаете, Линда, Сидни довольно крут в делах, и, между нами говоря, такая репутация им вполне заслужена. То есть я ничего не хочу сказать против него, — поспешно добавил он, видимо, опасаясь, что я могу передать Сидни его слова.
— Послушайте, Норман, — сказала я, — клянусь вам, все, что вы говорите останется в тайне. Уж не думаете ли вы, что я способна повредить вам в глазах Сидни? Я просто хочу знать, вот и все.
— Послушайте вы меня, Линда. Мой вам совет — не вмешивайтесь в это. Можете быть уверены, что правительство делает все возможное. Ну зачем забивать вашу хорошенькую головку такими вещами? Я знаю, при первом посещении фабрики многое показалось вам ужасным — у меня самого было такое впечатление пять лет назад, а тогда еще наша экономика процветала. Но вы привыкнете не обращать на все это внимания… В любом случае все наши усилия поправить дело оказались бы только каплей в океане.
— Вы, наверно, никогда не были бедны, Норман. По-настоящему бедны, — сказала я. — А я была. Я голодала — не умирала с голоду, конечно, но мне известно, что значит обходиться без хлеба… и без работы тоже. Правда, это длилось недолго, но я знаю, каково бывает бродить по улицам в надежде, что где-нибудь тебе повезет, и каждый раз испытывать разочарование… Я должна что-то сделать… я чувствую, что это мой долг… но не знаю что.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Вчера мы вернулись в Лондон, и я в восторге от того, как выглядит дом.
Моя спальня прелестна; вся отделка в светло-зеленых тонах с золотом. А столовая, которую я всегда не выносила, теперь одна из самых красивых комнат в доме, со стенами, обитыми сосновыми панелями и вишневого цвета бархатными портьерами в тон мебели.
Сидни позволил мне на следующей неделе устроить прием, и я смогу использовать гостиную, которая годами стояла запертой и которую я целиком переделала.
Клеона была просто вне себя от восхищения, когда ужинала у нас вчера.
— Надо же, Линда, — то и дело повторяла она, — я и не думала, что ты такая умница! Как вспомню, какой ты появилась в прошлом году у Канталупа — в ужасном туалете, с жуткой косметикой и завивкой в мелкий барашек, просто поверить не могу, что это все твоих рук дело.
— Погоди, скоро и «Пять дубов» ты не узнаешь, — сказала я.
Стоило мне упомянуть про эту усадьбу, выражение у нее изменилось, и, когда она снова заговорила, я сразу поняла, что Норман передал ей мои слова о фабрике.
— Линда, — сказала она. — Я не хочу вмешиваться или даже что-то советовать. Но ведь ты не забыла, милочка, как просила меня всегда говорить тебе правду. Я очень горжусь твоим доверием и всегда старалась его оправдывать. Поэтому, надеюсь, ты не сочтешь с моей стороны назойливым или неуместным, если я скажу тебе, что ты совершаешь большую ошибку, пытаясь вмешиваться в дела Сидни. Он странный человек, Линда, и прости за откровенность, но он известен как самый суровый и неумолимый домовладелец и жесткий предприниматель во всей стране. Ты знала это еще до того, как сошлась с ним, и тебе не удастся изменить его.
— А почему бы и нет? — спросила я.
— Да будь же наконец благоразумна, Линда! — сказала Клеона. — У тебя сейчас прекрасное положение — ты устроена благополучно и надежно. Чего ради ставить под угрозу свое будущее?
— Иначе говоря, ты полагаешь, что, если я стану вмешиваться в его дела, Сидни просто выкинет меня вон?
— Именно этого Норман и опасается, — отвечала она. — Конечно, он знает, что Сидни обожает тебя и проявил просто невероятную щедрость, но он не потерпит вмешательства в свои дела. Много лет назад у него была секретарша, все думали, что без нее он не может обойтись, что она ему абсолютно необходима. О, вовсе не красавица или что-нибудь в этом роде, — поспешно добавила Клеона. — Но она была не просто секретаршей, а домоправительницей, доверенным лицом, всегда в курсе всех его дел, и он во многом на нее полагался. Как-то у них вышла стычка из-за улучшения условий жизни в прилегающем к фабрике районе, и, к всеобщему ужасу, он уволил ее тут же, заплатив за месяц вперед вместо предупреждения, — и это после того, как она прослужила у него годы! Поразмысли об этом, Линда, и не делай глупостей. В конце концов, все мы должны думать и о себе, так ведь?
Я подумала обо всем, что она мне говорила, и должна признаться, что ее рассказ и ее тревога за меня поколебали меня немного.
Не знаю, велика ли привязанность Сидни ко мне, что я вообще для него значу. Быть может, это не более чем каприз, причуда, мимолетное увлечение, которое исчезнет при первой же размолвке.
Но я чувствую, что в его отношении ко мне есть нечто большее. И не только потому, что он удивительно щедр, иногда он бывает так внимателен, почти нежен — если такое можно сказать о нем, само это слово как-то к нему не идет.
Вспышки его дурного настроения меня мало волнуют. Он по-прежнему набрасывается на прислугу, а иногда и на меня, но я, очевидно, получила прививку против боязни подобных выходок, еще когда жила с мамой и Альфредом.
Как меня пугало в детстве, когда он расходился и нападал на маму! Но теперь, когда Сидни повышает голос и стучит по столу кулаком и вообще выходит из себя, я остаюсь совершенно спокойной.
Мне кажется, это не только удивляет его, но вызывает уважение. Я уверена, что, если бы я заплакала или тоже вышла из себя, он бы меня презирал, во всяком случае было бы куда хуже.
А так, после первой вспышки гнева он только молча смотрит на меня, а потом снова обретает выдержку, становится сговорчивым и благоразумным.
Потрясающая новость! Я свободна, и я вдова!
Пупсик погиб во время землетрясения в Японии. Наверно, мне следовало бы огорчиться и расстроиться, но я не умею притворяться.
Я настолько забыла о нем, что мне даже трудно вспомнить, как он выглядел.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Три дня назад я бросила кольцо Гарри в Серпентайн. Я следила за тем, как оно скрылось в воде.