Работа над новым мемуарным циклом началась, вероятно, на рубеже 1908 – 1909 гг. Уже в марте 1909 г. она пишет А. И. Сумбатову-Южину: «“Записки” мои подвигаются и будут наверное интересны и как воспоминания старого литератора, и как записки старого театрала, и как общие записки старой женщины, некогда принадлежавшей к “большому свету”»[28].
Из-под пера Соколовой вышли мемуары, в которых имеются и немногочисленные штрихи ее биографии, и оценки личностей и событий. Она называет «самовластным временщиком» генерал-губернатора Москвы графа Закревского, дает восторженную характеристику человеческим качествам М. Н. Каткова («бесконечно добрый, щедрый и деликатный», «понимал и чужую нужду и чужое горе и чутко стоял на страже чужого самолюбия»), резко отзывается о своем критике, журналисте А. П. Лукине («скромные умственные способности», желание купаться в «лучах чужого ума и таланта»), бросает уничижительную реплику о драматурге Н. В. Сушкове, как «авторе отвратительных пьес», говорит о П. И. Чайковском как о «натуре холодной», «одном из тех эгоистов, которым ни до чужой души, ни до чужой судьбы не было никакого дела». Этот список может быть продолжен.
Более того, свое «право судить» Соколова в письме к С. Н. Шубинскому невольно отождествляет с позицией мемуариста, для которого важна только правда и который передает ее независимо от того, «насколько эта правда лестна или нелестна потомкам героев того или иного события». Хотя и правду можно видеть по-разному. Это объяснение с редактором журнала было вызвано жалобой семьи Энгельгардтов на бесцеремонность вторжения Соколовой в их «горькую семейную хронику» (история о том, как живой человек по приказу царя был объявлен покойником). Соколова решительно возражает обидевшимся на нее потомкам Энгельгардтов: «Быть может, надо было только заглавные буквы имен и фамилий ставить, но тогда это будет не история!! Под фирмой X. Y. Z. – что хочешь рассказывай! Скрывать фамилий я не могу, я не сочиняю, а передаю давно прошедшее! Три четверти века прошло с тех пор, и о царях на этом расстоянии лет уже говорят правду! ‹…› История с горем частных лиц не считается, она считается только с правдой». Нельзя не согласиться с биографом Соколовой Н. А. Прозоровой в том, что «некоторый элемент неразборчивости в средствах для достижения популярности, безусловно, чувствуется в позиции писательницы и не убеждает в ее правоте»[29]. Но подобная позиция целиком соответствует ее напористому характеру. Кстати, буквенные обозначения некоторых фамилий, против чего она так яро возражает, в ее воспоминаниях тем не менее имеются.
Нередко память подводила старую писательницу, на что, помимо прочего, указывали и читатели в своих откликах на ее воспоминания (см. комментарии в настоящем издании).
Период, охватываемый воспоминаниями, весьма большой – от середины XIX в. до первого десятилетия ХХ. Память ведет мемуаристку прихотливыми путями. Она не раз возвращается к особенно запомнившимся эпизодам из времен своего пребывания в Смольном институте и порой пересказывает то, о чем уже рассказала в «Записках смолянки». Вспомнив по ходу повествования какое-либо лицо и связанную с ним любопытную историю, она переключается на эту фигуру (рассказы о тамбовском губернаторе Булгакове, о семействе Энгельгардтов, о богаче и публицисте В. А. Кокореве), а затем пытается вернуться к основному руслу записок, что, впрочем, ей не всегда удается. Соколову совершенно не смущает это обстоятельство. Она ведь обещала «отдельные эпизоды», а не строго выстроенные мемуары. Время от времени она поправляет себя: «Я отвлеклась немного в сторону, отдавшись старым воспоминаниям моей молодости, и теперь вновь возвращаюсь к началу моей литературной карьеры». И вновь следует уже знакомый акцент: говорить она хочет «не о себе, а о тех всем хорошо известных и памятных лицах, с которыми меня сталкивала судьба на первых порах моей литературной деятельности». В ее зарисовках личностей известного славянофила С. А. Юрьева, Аполлона Майкова, А. Ф. Писемского, М. Н. Каткова активно присутствует она сама, достаточно амбициозная молодая беллетристка, отстаивающая право на собственную позицию в первых своих произведениях.
Литературный контекст записок Соколовой расширяется при описании нравов, царивших в редакциях изданий, в которых она сотрудничала, – газет «Русские ведомости», «Московские ведомости» и журнала «Русский вестник», их сотрудников, которым она, не обинуясь, дает разнообразные характеристики. Наполнены выразительными подробностями портреты «литературной богемы», к которой она причисляет, выражая явную симпатию, «пользовавшихся в то время большим успехом» писателей-разночинцев М. Воронова и А. Левитова. Соколова подчеркивает, что для нее наиболее «интересной страницей русской общественной жизни» является «ход нашего газетного и вообще литературного дела», причем в «знаменательный период нарождения в нашем газетном мире так называемой «мелкой прессы». Она считает, что «мелкая пресса» развратила русскую периодику, так же как «разнузданная и скабрезная оперетка» развратила театральное искусство, и благодарит судьбу за то, что она начинала «под патронатом иных, могучих сил», имея в виду, конечно, прежде всего того же Каткова. Но так же как оперетта сыграла свою значительную роль в развитии музыкального театра, так и те издания, которые Соколова называет «мелкой прессой», оказались важны для развития рынка периодики в России, его демократизации за счет привлечения массового читателя из низов, приучавшегося к регулярному чтению. Такими изданиями были выходившие в Москве с начала 1880-х гг. газеты «Новости дня» и «Московский листок». На протяжении ряда лет Соколова сотрудничала в этих газетах, ее публиковавшиеся в них фельетоны, очерки, романы в немалой степени способствовали росту их популярности и ее собственной.