Алексей Филипов сидел у борта, вглядывался в темноту. Нет, берега не было видно, но привычное ухо казака улавливало за посвистом ветра, за плеском волн ровный гул наката; и если гул становился слышнее, Алексей Филипов тотчас приказывал повернуть руль так, чтобы коч ушел подальше от берега; если же гул наката совсем терялся в плеске волн, (бивших в борта, то казаки направляли коч ближе к берегу. Всю ночь безотказно действовал звуковой маяк.
Под утро налетевший шквал сорвал парус, он заполоскал на ветру, креня коч на левый борт, и казакам едва удалось поймать и закрутить его. Теперь без паруса пришлось подналечь на весла.
А непогода разыгрывалась. С каждым часом штормило все сильнее и сильнее. Волны переплескивали через борт, и казаки не успевали вычерпывать воду. Угрожающей стала качка — кочи могло перевернуть. Поглощенный борьбой с морем, Алексей Филипов вдруг совершенно рядом услышал рокот прибоя — их сносило к берегу. Он разыскал в тумане темное пятно второго коча. Тот уже метался среди высоких валов наката, то проваливаясь, то стремительно взлетая вверх…
Минут через сорок полузатопленные и полуразбитые кочи вышвырнуло на берег. Дешево отделались мореходцы: никто не погиб. Они оттащили в безопасное место свои довольно сильно пострадавшие суденышки. Осмотревшись, казаки увидели, что за широкой полосой галечникового берега лежит большое озеро, совершенно отделенное от моря, а за озером темнеет лес.
Выставив часовых, казаки забрались в кочи под навесы, заменявшие им каюты, и, плотно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, заснули.
А едва шторм утих, казаки, «те же струги починя» (в этом месте отписки кочи названы стругами), снова вышли в море и без особых приключений дошли до устья реки Мотыклеи.
Река Мотыклея впадает в Мотыклейский залив, а Мотыклейский залив — это часть большой, Тауйской губы. Длина его — около двадцати километров. По берегам растет низкорослый лес из кедрового стланика, березы, рябины, стоят летники эвенов. Восточный берег залива возвышенный, а западный — низменный, болотистый. Река Мотыклея (вернее, их две — Большая и Малая) впадает в море на западном берегу.
На одной из Мотыклей казаки и решили срубить зимовье. Их не смутило, что рядом находился эвенский улус: чем ближе живут будущие плательщики дани, тем лучше.
Алексей Филипов прибег к тому же приему, что и многие другие атаманы до него. Он отправился к местным князькам и стал их уговаривать добровольно платить казакам ясак — приносить для государя великого соболиные шкурки. Но мотыклейские эвены не вняли, уговорам и отказались отдавать меха неведомому «государю всея Руси».
И не только отказались. Убедившись, что заморские пришельцы ничего, кроме беспокойства и неприятностей, им не принесут и что этих пришельцев совсем немного, местные князьки посчитали, что лучше сразу же расправиться с казаками. Крепкие, срубленные из толстенных бревен стены зимовья навели эвенских стратегов на невеселые размышления, и решено было обманным путем выманить русских на открытое место.
Из этой военно-дипломатической затеи ничего не вышло — не так-то просты были понаторевшие в воинских делах казаки! — и эвены пошли на приступ. Кончилось это тем, что эвены обратились в бегство, а двух их «лучших мужиков» казаки захватили в плен. Тавуна из илкагинского рода скрутил в рукопашном бою Якунка Максимов, а Лукача из убзирского рода — Кручинка Родионов. Якунке Максимову больше повезло: за своего пленного он получил соболей, а эвен Лукач оказался на редкость упрямым: родичам своим он запретил платить ясак и велел идти убивать русских.
Нет нужды описывать бесконечные стычки — атаки осаждающих, вылазки осажденных; порою жарко становилось и в буквальном и в переносном смысле. Так, 15 апреля 1649 года эвены подожгли зимовье и попытались растащить бревна крючьями, но казаки вновь вышли победителями и взяли в этом бою немалые трофеи: 40 луков, 4 рогатины, 24 откаса, 10 куяков костяных, 17 шишаков костяных, 65 лыж подволочных, 10 костяных крюков и 2 железных. Видя, что одолеть казаков не удается, в казенке «умер с сердца» непокорный аманат Лукач…
А потом наступил голод. Взятый с собой провиант быстро кончился, рыбу мешали ловить эвены, еще не потерявшие надежду избавиться от пришельцев, и сидели казаки вместе с аманатами в осаде, «нужду, голод и бедность терпели»… Сырое, прохладное, туманное лето сменялось суровой, с ледяными материковыми ветрами зимой, и вновь наступало лето, а положение не менялось, да и не могло измениться…
На Охоте в это время дела шли не лучше.