Есть у нас выражения «утруска», «утрус», которыми охотно пользуются хозяйственники, когда речь заходит о продуктах. У индигирцев, по крайней мере для муки, имелись более точные слова: «упыль» и «мышеядь».
А вот прислушайтесь, какое великолепное словообразование: вместо «правда» индигирцы говорили «заболь», «самую заболь сказал», то, что наболело, что не дает покоя душе, о чем нельзя молчать!.. Это по-настоящему хорошо.
Встречались слова иного типа, уточняющие понятие о природных явлениях, о характере местности. Например, речная грязь, ил, называлась «няша», а болотная грязь — «якша», морской залив именовался «кулига», а речной — «курья», сухие, поросшие тальником участки тундры называли красивым словом «веретье», которым ныне пользуются и в других районах Сибири.
Но были и другие слова, слова — «ископаемые», определенно вызывающие в памяти образы далекой старины. Так, мы нередко, пользуемся глаголом «приютить», а у индигирцев бытовал еще его прадедушка — глагол «ютить» (хранить, сберегать); отдушину они называли «буйница» (сравни — бойница), вместо «предание» говорили «прилог», вместо «прошлогодний» — «ланской», вместо «рассказ» — «сказка», вместо «прежний» — «досёльный». Широко пользовались индигирцы, такими словообразованиями: «лонёсь» (в прошлом году), «осенёсь» (прошлой осенью), «летось» (прошлым летом), «ночесь» (прошлой ночью).
И постепенно понял Зензинов, что русскоустьинцы говорят на древнерусском, лишь слегка измененном языке, на котором говорили в России при Иване Грозном, при Борисе Годунове, при Алексее Михайловиче…
Надо ли доказывать, что факт этот сам по себе примечателен? Более трех веков небольшое количество русских (русский «остров» в низовье Индигирки насчитывал в то время всего четыреста-пятьсот человек) упорно говорит на языке предков, не поддаваясь или почти не поддаваясь ни влиянию цивилизации, ни влиянию соседних народов — якутов, чукчей, юкагиров!..
Ну, а быт их?
И быт их оказался таким же замороженным, законсервированным, как и язык. Зензинов сразу же обратил внимание, что во всех избах, да и в его собственной, прорублены очень маленькие окна. Ему тотчас объяснили; «Большие окна в избе по-нашему как будто стыдко». В эти маленькие окна, как он быстро убедился, только самые богатые индигирцы вставляли слюду и обломки случайно завезенных купцами стекол, большинство же довольствовалось зимой льдинами, а летом окна оставляли открытыми. Освещали избы рыбьим жиром, положенным в специальные плошки — «лейки». При свете леек Зензинов обнаружил в избах своих новых знакомых палочки с зарубками, — это оказались календари. Индигирцы заготовляли такие палочки сразу на целый год и пользовались ими очень умело; путаницу вносили только високосные годы.
Иногда, но с каждой зимой все реже и реже, рассказывались в низких темных избах былины-старины или затягивались песни. Пели индигирцы тягуче, проголосно, как певали на Руси несколько веков назад, и очень гордились своими песнями, считая, что у них песни настоящие, а у якутов, например, не настоящие — самокладки.
В первые же дни своего пребывания в Русском Устье Зензинов заметил во всех избах и амбарах — «мангазеях» — над дверями и в углах почерненные крестики. Как выяснилось, поместили их там не просто так, а с целью защититься от «шеликанов», этакой нечистой силы, из-за которой незаметно кончаются припасы в амбарах. Индигирцы считали себя истинными христианами, утром и вечером крестились перед образами и творили молитвы, но в то же время они верили в «стихеи» — слепые силы природы, — обожествляли их, олицетворяли и задабривали; заболевая, русскоустьинцы охотнее всего пользовались услугами шаманов. Позднее, уже осенью, узнал Зензинов, что в этот период года нельзя жарить чира (такая рыба) на сковородке, а то остальные, ещё не пойманные чиры рассердятся, а озера «уросить» (капризничать) начнут…