Начнем с утверждений, которые многим кажутся очень странными.
Знаете ли вы, что вовсе не Магеллан был первым кругосветным путешественником, что слава его ныне незаслуженно раздута и писать о нем статьи и книги — занятие не из достойных?.. Современники этого мореплавателя поступили гораздо правильнее, чем потомки, восславив спутника Магеллана баска Себастьяна Эль-Кано. Этот Себастьян Эль-Кано, человек, разумеется, не лишенный мужества, сделал все от него зависящее, чтобы сорвать кругосветную экспедицию. Он находился в числе мятежников, взбунтовавшихся во время зимовки в бухте Сан-Хулиан на пустынном побережье Южной Америки, и навел на адмиральский корабль пушки. Магеллан, этот вознесенный потомками мореплаватель, не пожелал, однако, выполнить требования мятежников. С непостижимой решительностью и находчивостью он разгромил мятежников, расправился с вожаками, а баска Эль-Кано милостиво простил. Впоследствии Эль-Кано посчастливилось стать шестым по счету капитаном судна «Виктория» и живым добраться до Испании. Король Дон-Карлос не только пожаловал Эль-Кано пенсию, но и утвердил ему фамильный герб, на котором изображен земной шар, омытый океаном с плывущими корабликами, а наверху сделана надпись по-латыни: «Ты первым объехал вокруг меня».
Но лично я на сей счет придерживаюсь особого мнения. По моему глубокому убеждению, первым кругосветным мореплавателем был не Эль-Кано и уж, конечно, не Магеллан, а итальянец Антонио Пигафетта, вышедший из Испании вместе с Магелланом, а вернувшийся в Испанию вместе с Эль-Кано.
— Почему? — спросите вы.
— Потому, — отвечу я, — что он оставил описание первого кругосветного путешествия.
Предвидя возражения, спешу сам высказать их. «Как, что за смехотворные рассуждения?.. Не Магеллан ли несколько лет вынашивал идею кругосветного плавания к островам пряностей, не он ли приложил колоссальные усилия для того, чтобы организовать экспедицию, покинул родную Португалию, не он ли разгромил мятежников, не он ли провел эскадру через пролив, который теперь называется его именем, и через Тихий океан к Филиппинским островам?..»
Все это так. Но Магеллан погиб. Это во-первых. Магеллан не оставил описания своего путешествия. Это во-вторых.
Следовательно, мои доводы пока остаются неопровергнутыми…
В бытность свою на Чукотке я обычно проводил свободное от работы время на так называемом опорном пункте Полярного института земледелия, а если говорить проще — на крохотном теплично-огородном хозяйстве. Заправлял этим хозяйством Василий Михайлович Соловьев, ленинградец, агроном, более пятнадцати лет проживший вместе с женой — своим единственным помощником — на севере. В бухту Угольную он перебрался сравнительно недавно, а ранее работал на Анадыре, в Марково. Вся Чукотка расположена в зоне тундры, но в бассейне, реки Анадырь местами сохранились «островные», окруженные со всех сторон тундрой леса из тополя, ивы-кореянки, лиственницы, осины, березы. Там, в районе Марково, где климат теплее, чем на побережье, Василий Михайлович выращивал, на опытных, полях не только картофель и корнеплоды, по и некоторые зерновые культуры.
Иное дело в бухте Угольной. Здесь Василию Михайловичу пришлось повести более жестокую и менее удачную борьбу с природой. Правда, на его крохотных «полях» зеленели всходы овса и ячменя, но культуры эти не вызревали, даже не колосились. В открытом грунте удавался только табак-самосад да некоторые корнеплоды — репа, турнепс. Зато в теплице буйствовала почти тропическая зелень — огуречные лозы вились по стенам и стеклянному потолку, с подвязанных кустов томатов свешивались большие зеленоватые гроздья плодов…
Вот в этой самой теплице я и обнаружил сложенную в уголке кучку старых костяных наконечников для стрел. Я извлек их на свет и стал с любопытством рассматривать. Оказалось, что Василий Михайлович нашел их у себя на опытном поле, когда вскапывал его весною. Участок Соловьева находился почти на самом берегу моря, в устье реки Угольной. Место это — удобное, заметное, и нет ничего удивительного в том, что раньше здесь располагалась чукотское становище. Я обратил внимание на странную форму наконечников: одни из них были трехгранными, заостренными, а другие имели форму лодочки с загнутым носом. Мне показалось, что вторые очень неудобны и едва ли могли пригодиться на охоте.
— Напрасно так думаешь, — возразил мне Василий Михайлович, когда я поделился с ним своими соображениями. — Просто у этих стрел разное назначение. Этими, трехгранными, охотились, скажем, на оленей, а теми, что лодочкой, — на морскую птицу.