Страшная непогода разыгралась в горах: то снег, то дождь хлестали карету. Альфред едва отыскал в темноте Отца Камней. В ответ на стук дриады страшный гром прокатился над долиной. Лошади захрапели и стали на дыбы. Юноша не смог удержать их, и они понесли. Жалобный крик дриады донесся откуда-то издали.
— Возвращайся в город, — злорадно шипели чьи-то голоса в уши Альфреда. — Поворачивай карету, Отец Камней не дал. вам благословения.
Но юноша закрыл глаза и, стиснув зубы, предоставил лошадям мчаться по собственной воле.
Опять прогремел гром, и экипаж, свернув в сторону, полетел с обрыва в реку. Течение вынесло карету на берег…
Альфред со слезами на глазах стоял на коленях перед портретом дриады. Солнце выглянуло из-за горы и уничтожило ее изображение на холсте. Юноша в страхе обернулся — перед ним возвышался родовой замок Корденов. Неподалеку громадная ива купала свои серебристые листья в водах пруда. У подножья ее стояла прелестная женщина в подвенечном платье. Пышный белый парик, как облачко, облегал высокий чистый лоб. Глаза были закрыты, но, казалось, струили свет сквозь длинные пушистые ресницы. Может быть, она и спала, но легкая улыбка ее губ, без сомнения, предназначалась юноше.
Лунное озеро
«И есть на свете лунное озеро — Мероэ. Труден путь к нему, ибо оно может быть всюду и нигде. Многие ищут его и не находят, но у тех, кто достигнет его берегов, исполняются самые заветные мечты…»
Так говорил Учитель, и его слова когда-то казались сказкой. Но вот прошло время, ученики выросли и вдруг обнаружили, что их наставник, учивший верить в чудеса, осуществляет их в самом себе.
Он жил не так, как все люди, а в обратную сторону. Седина, морщины, запавшие глаза, почти окаменевшая сутулая фигура постепенно сменились расцветом юношеских сил. Учитель стал едва ли не моложе своих воспитанников. Нежнейшая, как у ребенка, кожа, черные, блестящие волосы, полные радости глаза, гибкие, грациозные жесты почти пугали тех, кто знал, сколько ему лет, кто видел его старость. Великая загадка окружала этого человека, и все, что он говорил, носило ее отпечаток, имело тайный смысл, ведущий через хаос событий к познанию высшей Истины.
Да… стоило вспомнить Учителя, особенно в ночь перед дуэлью. Эспироль отвел взгляд от окна, за которым царствовал мрак. На стене, обитой малиновым шелком, короткая детская шпага перекрещивала скрипку. Память снова раздвинула завесу времени. Вот двое мальчиков стоят перед стариком в цветущем саду. Рядом с ними мраморная фигура прелестной девушки с арфой. Руки ее замерли в воздухе. Вместо струн пальцы касаются прозрачных потоков фонтана.
— Время весны близится к своему пределу, — говорит Учитель. — Вы слушали достаточно музыку воды, чтобы в вас пробудились души музыкантов. Теперь я хочу услышать вас.
Он протягивает скрипку одному из детей.
— Ну, Ислэн, начинай первым.
Мальчик вначале недоуменно вертит в руках инструмент. Затем с решимостью проводит смычком по струнам. Робкие отрывистые звуки вдруг, к изумлению самого юного музыканта, начинают сливаться в стройную мелодию. Наконец, мальчик останавливается. На лице его восторг борется с растерянностью.
— Но ведь я впервые в жизни прикасаюсь в скрипке… Учитель, скажите, почему я заиграл?
— Ты жил среди гармонии, и она проникла в тебя. Однако очередь за Эспиролем.
Резкий, бессвязный голос скрипки спугнул стаю разноцветных птиц, сидевших на соседнем дереве. Ветер, уснувший под кустом роз в дальнем уголке сада, пробудился, зашелестели листья, мраморная красавица еле заметно качнула головой. Все окружающее негодовало на игру мальчика, лишь он один не замечал этого. Хаос чувств наполнял его, и он спешил выразить его.
— Довольно! — прервал его старик. — Тебе лучше владеть шпагой, чем смычком.
Ребенок, сдерживая слезы, опустил голову. Его товарищ с улыбкой превосходства глядел на него. Учитель повернулся и двинулся по аллее. Ислэн задержался.
— У каждого свое призвание, — сказал он.
— Не правда, не правда, — задыхаясь от рыданий, забормотал Эспироль. — Учитель сам говорил, что прежде всего чувства. А я вижу и чувствую больше тебя. И ты знаешь это.
— Твои чувства? Чего они стоят, если ты не можешь их выразить? — ответил Ислэн и оставил его одного.
Пожалуй, с той поры Эспироль стал считать себя неудачником. Потом юность нанесла жестокий удар по его первой любви. Счастливым соперником опять оказался Ислэн, пленивший возлюбленную Эспироля славой музыканта.