В 2002 году ряд государственных и общественных организаций по инициативе группы талантливых влиятельных мастеров кино образовали Национальную академию кинематографических искусств и наук России. Ее президентом стал Владимир Наумов, первым вице-президентом — Геннадий Полока, другими вице-президентами и членами президиума стали очень известные в киноискусстве люди. Я охотно дала согласие работать вице-президентом академии, ибо это конкретное дело. Необходимость в таком авторитетном кинематографическом центре очевидна, и люди в руководстве академии собрались энергичные, с собственным мнением.
Наконец, я должна упомянуть, что являюсь академиком Российской Академии естественных наук — работа этого заведения тесно связана с заботами о развитии, изучении человека и природы.
Успешно выполнять эти и другие ответственные обязанности необычайно сложно, просто тяжело. Но ведь известно, что человек жив осознанием своей полезности и необходимости.
Полет на красный свет
Меня редко посылали в зарубежные командировки с делегациями кинематографистов и театральных деятелей. Я знала причину. Или мне казалось, что я ее знаю.
В те, уже давние, годы выезд актера за границу был для него большим событием. Открывалась возможность познакомиться с иностранными коллегами, посмотреть новые фильмы, спектакли, которые у себя на родине не увидишь. Конечно, все мы стремились попасть в состав зарубежных делегаций, кто бы их ни формировал. И когда мне предложили побывать в Лондоне в составе профсоюзной делегации, я с радостью согласилась.
Руководителем нашей группы был деятель, возомнивший, что ему дозволено все. Я помню и по сей день его фамилию, но промолчу, ибо негоже сводить счеты теперь. Я, как говорится, приглянулась этому деятелю, и он решил, что может вступить со мной в определенные отношения. Он был уверен, что я уступлю, ибо по возвращении на Родину мог написать в отчете обо мне или хвалебные слова, или любую пакость. А я не захотела идти навстречу его настойчивым притязаниям. И давно уже научилась стоять за себя. После резкой отповеди руководитель группы сказал:
— А ты вообще теперь никуда ездить не будешь!
У меленьких чиновников и мстительность меленькая.
Ну я какое-то время и не ездила. Что он там написал в отчете, какое вранье придумал — не знаю. Время было такое, что ни о каких правах думать не приходилось.
Но чиновнику, так самоуверенно объявившему, что я никуда ездить не буду, не удалось зажечь для меня красный свет.
Не он, сластолюбивое ничтожество, такие вопросы решал. И когда меня включили в состав делегации советских кинематографистов для поездки в Соединенные Штаты Америки, я назвала это «полетом на красный свет».
Был период очередного «таяния снегов» в «холодной войне», и два мощных кинематографа — американский и советский — открывали друг друга. Американцы прислали к нам четверых кинодеятелей, а к ним поехали Николай Константинович Черкасов, Василий Васильевич Меркурьев, Сергей Федорович Бондарчук и я. Знала, что меня включила в делегацию Екатерина Алексеевна Фурцева — она была тогда кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. После «Неоконченной повести», «Тихого Дона», «Добровольцев», моего удачного дебюта в Малом театре она относилась ко мне с симпатией. Может быть, свою роль сыграла и моя молодость — в США всегда пользовались популярностью молодые актрисы. А три других актера действительно были мастерами мирового класса. Я, естественно, очень гордилась, что вместе с такими знаменитыми людьми буду представлять в США советский кинематограф. Руководителем делегации стал Черкасов, а его заместителем Екатерина Алексеевна назначила меня. С нами должен был лететь еще один человек, нам совершенно неизвестный. Но он почему-то не поехал — видимо, в последний момент решили никого с нами не посылать. Мы, члены делегации, восприняли это без огорчения — что нам до какого-то не то Ананьева, не то Анохина, которого никто из нас не знал.
На Америку я смотрела широко открытыми глазами. Все было для меня внове. Неожиданности, как говорят, подстерегали на каждом шагу. С одной из них я столкнулась в первый вечер пребывания в Вашингтоне: нас пригласили на прием к президенту в честь японского посла. Там присутствовала вся американская политическая элита, а мы, советские кинематографисты — трое мужчин и женщина, — были чем-то вроде экзотической приправы.
После прилета нас разместили в отеле, предупредили, что времени в обрез, — на такие приемы нельзя опаздывать. Распаковать свои туалеты, тем более прогладить их, просто не было возможности. Я была в синеньком костюмчике из джерси — в нем и отправилась. У меня еще не было опыта посещения подобных мероприятий, просто знала, что надо быть хорошо и аккуратно одетой. Костюмчик на мне, по московским понятиям, был модный, он мне очень шел, словом, я чувствовала себя в нем уверенно. Как говорится, смотрелась. Супруга президента госпожа Эйзенхауэр подошла ко мне со своим модельером. Она предложила, чтобы мне сшили вечернее платье, а я разрешила бы сфотографировать себя в этом платье для журнала «Америка». Со всех точек зрения это предложение было лестное и выгодное. Но я лихорадочно прикидывала: «А имею ли я моральное право принимать такой подарок? Потом доказывай, что ты не верблюд». Я отказалась: мол, у меня нет на это времени. Госпожа Эйзенхауэр бросила на меня удивленный взгляд, но уговаривать, естественно, не стала.
Мы все в те времена за рубежом ходили «застегнутыми на все пуговички». До сих пор помню советы, которые давали нам перед поездкой: «Следите за собой, чтобы вас не застали врасплох. Они такие…»
Что греха таить, и мы не были готовы к восприятию незнакомого нам образа жизни, культуры, о которой имели весьма поверхностное и часто превратное представление. Вспоминаю, как на одной из выставок мое внимание обратили на картину: голубое поле и красный квадрат внизу. Я самоуверенно прокомментировала: «Это что за живопись? Такое и я могу нарисовать…» Экскурсовод, который нас сопровождал, пытался объяснить мне, что художник выразил своими средствами хорошее настроение, покой и умиротворенность. Но я его не понимала.
Американцы принимали нас очень хорошо. А от посольства нами занимался работник, который «отвечал» за культурные связи, очень симпатичный молодой человек, кажется, его звали Сергеем. Каждый вечер он мне говорил:
— Пойдемте, я вас прогуляю.
Я охотно соглашалась, ведь вечером в одиночку выходить не стоило. Не сказала бы, что я так уж рьяно выполняла рекомендации «не отрываться» от делегации. Просто, наверное, каждому знакомо это чувство: огромный чужой город излучает угрозу… Время не летнее, но в отеле было душно, и, конечно, хотелось выбраться на улицу из замкнутого пространства.
Молодой дипломат во время прогулки подробно рассказывал мне, кто где был, что говорил на встречах с американцами. Я все выслушивала, мне это было интересно, ведь речь шла о моих товарищах по делегации.
Насторожилась я лишь тогда, когда Сергей в один из вечеров сказал, что Николай Константинович Черкасов на встрече со зрителями, по его мнению, допустил оплошность. Из зала выкрикнули:
— Да здравствует свободная Россия!
И тот поддержал, ответив, что он тоже за свободную Россию.
Молодой дипломат, специалист «по культуре», прокомментировал:
— Он, очевидно, не знал, что это значит и чей это лозунг.
Я тоже тогда этого не знала, но промолчала, а лозунг этот был принят в диссидентской среде. И только тут я поняла, что он мне не просто рассказывает, а докладывает!
Наступил день нашего отъезда… В аэропорту я отвела моего постоянного «собеседника» в сторонку и сказала:
— Сергей, я вам очень благодарна за то, что вы так интересно рассказывали о моих товарищах… Но с нами должен был поехать, — я назвала фамилию, — правда, в последний момент его поездку отменили. Почему — я не знаю. Может, это ему надо было рассказывать? А мне — совсем не обязательно.