«Семь верст не околица», — хотел пошутить Юлиан, но вовремя спохватился. Шутка бы сейчас не получилась.
— Постарайся! Очень надо!
Виталий понял, по глазам, что ли, или еще по чему, в общем, кивнул согласно:
— Ладно, дядя Юлиан. Постараюсь…
Солнце перекатилось на вторую половину неба, жара схлынула, и работать стало легче. Да и комбайн пошел спокойнее, ровнее. Комбайнеры знают: после обеда, ближе к вечеру, почему-то и поломок бывает меньше, и двигатель работает устойчивее — воздух менее разряженный, что ли? Юлиан повеселел. Он вел комбайн, непринужденно работая рычагами: то опускал, то поднимал подборщик, иногда приостанавливал машину перед особенно густым валком — не забило бы барабан. А сам нет-нет да и повернет голову к перелеску. «Вдруг Лидка не приедет? — нечаянно приходит на ум. — Возьмет да и не приедет. Чего, скажут, заблажил старик, отдыхать приехали, морковки покушать, по травке босичком побегать, а не мыкаться тут по полям…»
Но Лида все-таки приехала. И не одна, а с Колькой. Вопреки предположениям Юлиана, Лида приехала веселой.
— Пап, а мы тебе гостинцев от бабки Анюты привезли, — смеясь, подала она отцу сумку.
Не приехал только зять — Коля большой. Это неприятно кольнуло Юлиана: «Понятно, не свой человек, городской!..»
Но самое главное было то, что внук Колька, шурша сандалиями по стерне, сразу же подбежал к нему, ухватился за руку.
Дед нагнулся к Кольке и громко, так, чтобы услышала Лида, зашептал:
— Хочешь прокатиться на комбайне?
— Ух, хочу, хочу, — запрыгал внук. — Как это здоровско!..
И Лида, на удивление Юлиана, ничего не сказала против, только шикнула на Кольку, чтобы говорил нормальным русским языком:
— Что еще за «здоровско»?
— Ну, тогда поехали! — обрадованно скомандовал Юлиан.
И с этого самого мгновения ох, и хорошо же стало двум мужчинам! Юлиан, ухватившись за поручни, легко поднялся на площадку, вроде как и не почувствовал под ногами ступеней. Уселся за штурвал, а Лида помогла взобраться Кольке. Юлиан усадил его на сиденье меж колен и для большей безопасности пристегнул к себе ремнем от брюк. Таким Лида своего отца давно не видала, он словно преобразился. Голову вскинул, улыбка высветила лицо, ей-богу, будто помолодел.
Прежде чем запустить двигатель, Юлиан торжественно спросил:
— Ну, внук мой, Николай Николаевич, кем ты хочешь стать, как вырастешь?
— Моряком! Моряком!
Это не огорчило Юлиана: понятно — ребенок, да и вообще сейчас, в эту минуту, вряд ли что могло огорчить его. Но про себя все-таки отметил: «Хорошо, что не летчиком — все ж ближе к земле!..» А команды у него были приготовлены и на этот случай.
— Моряком? Ну, что же, будем начинать, — и громко, через паузы, стал командовать:
— По местам стоять, с якорей сниматься!.. Отдать швартовы!.. Полный вперед!
Завращались звездочки и шкивы, засверкали пальцы шнека. Всем телом комбайн задрожал, ожил и на глазах Кольки превратился в огромное живое существо. Колька замер, ему стало даже чуть-чуть страшно, но, почувствовав теплые сильные колени дедушки, мало-помалу успокоился. А комбайн, покачивая исполинскими боками, пошел и пошел по полю. Да если бы просто пошел, — он совершал нечто таинственное, загадочное: валок-лента плыла и плыла навстречу комбайну, он ловко подхватывал ее на себя, «проглатывал», но лента не убывала. Внутри комбайна что-то грозно ухало, и по всему его телу передавалась дрожь, которую ощущал на себе и Колька.
Проехали ползагона, и Колька понемногу осмелел. Стал вертеть головой по сторонам, приглядываться к работе комбайна. А ведь и правда похоже, что плывешь на настоящем корабле! Хотя Колька ни разу не бывал в море, но он видел по телевизору картины из матросской жизни. Ну, чем эта площадка на комбайне не капитанский мостик, чем колесо, которое крутит дедушка, не руль корабля? Эх, жаль, никто из Колькиных друзей не видит этого!
А дедушка нажимает какие-то рычаги, педали, и комбайн послушно выполняет его команды: то останавливается и, пофыркивая, начинает глотать сгрудившийся валок, то выбросит из большого ящика сзади аккуратненькую, издали похожую на спичечную коробочку, кучку соломы. Колька сквозь защитные очки видит на загоне и другие комбайны с облаками пыли над собой.
Так они объехали участок. Поравнявшись с Лидой, Юлиан остановил комбайн и, хотя бункер еще не был полным, крикнул шофера.
Вскоре в кузов машины полилось зерно. Оно струилось, отливало бронзой. Они оба, и Колька, и Юлиан, смотрели не отрываясь. Юлиану хотелось крикнуть внуку, дескать, смотри пуще, пуще смотри, — вот он, хлеб-то, откуда берется!