— Поди, поди. Посмотри и ты.
И негромко добавил, приблизив лицо к жене:
— Вишь, где он стоит, трактор-от? У часовни. Христово место… Бабам скажи: испоганит место — от бога гнев будет…
Аксинья протерлась сквозь толпу и, широко расставив ноги, съедала Ефима взглядом. Она то и дело оборачивалась к бабам:
— Испоганит святое место, — крестилась притворно усердно, размашисто. — Гнать его отсель надо, бабоньки!..
Но Аксинью мало кто слушал. Толпа все ближе подступала к трактору, десятки глаз с любопытством рассматривали «железную лошадь», о которой уже столько ходило судов-пересудов.
Вперед выступил невысокий худой мужчина с бледным лицом. Щеки его глубоко впали, нос, острый и длинный, от этого, казалось, выступал еще сильнее. Но глаза! Они были удивительно прозрачны, словно капли росы на листочках мать-мачехи. Мужик протянул Ефиму руку, худую, испещренную множеством синих жил, и оказал:
— Ну, здорово-были! Давно ждем.
И став между трактором и Ефимом, представился:
— Иосиф Елохов. Председатель колхоза…
Он с надеждой посмотрел Ефиму в глаза:
— Покажи-ка, парень, трактор людям.
Ефиму и самому не терпелось показать трактор во всей мощи и красе, но, перебарывая великое желание, он стоял с напускным спокойствием, подбоченившись и выставив вперед правую ногу. Просьба председателя послужила сигналом. Ефим подошел к трактору, привычным движением поставил рычажок газа в нужное положение, открыл воздушную заслонку карбюратора. Почувствовав на себе десятки взглядов — нетерпеливых, доброжелательных, любопытных, недобрых — заволновался. И оттого закралось сомнение: а вдруг мотор не заработает? Немножечко поменьше откроешь заслонку в карбюраторе — пересос топлива. Покрутишь рукоятку до седьмого пота. Откроешь сильнее — обеднится горючая смесь. Тоже не скоро запустишь трактор…
Когда Ефим первый раз крутнул рукоятку и мотор, чихнув, выпустил из карбюратора ниточку дыма, толпа стихла, передние отшатнулись, стеснили стоящих позади. Даже Аксинья Балыбина, забыв про свои «обязанности», раскрыла рот от любопытства.
Председатель встревожился:
— Может, помочь надо?
Ефим отрицательно мотнул головой и, разозлившись, резко крутнул рукоятку, вложив в рывок всю свою силу. О, счастье! Мотор гулко и ритмично набрал обороты: тох-тох-тох. Несколько колечек дыма, удивительно круглых, которые мотор выпустил из трубы при запуске, поднялись ввысь и, увеличиваясь в диаметре, таяли в сизом весеннем небе.
«Тох-тох-тох», — гудел мотор.
Ефим победоносно посмотрел на людей. Передние зажимали носы. Тракторист весело засмеялся: «То ли еще будет!» Он отцепил плуг, вынул из проушин прицепа шкворень, легко взобрался на сиденье. Оглушительно зарокотав, трактор сверкнул шпорами, отлощенными землей до зеркального блеска, и двинулся вперед.
Люди взволновались, некоторые бросились прочь. Но Ефим отъехал недалеко, остановил машину и, что-то поколдовав, снова пустил ее. Трактор пошел по кругу перед толпой. Поравнявшись с людьми, Ефим на ходу спрыгнул.
Ахнули в толпе:
— Бесовщина и только! Преставление света…
— Погляди-ко, один ходит…
— Задохнемся от дыма.
— Мы-то што! Пчелы все начисто подохнут, липы не будут цвести.
Ефим так же на ходу взобрался на сиденье, остановил трактор, отвязал веревку, которой он закреплял руль.
Когда Ефим заглушил двигатель, многие из толпы приблизились к трактору. Паренек лет тринадцати в большом, почти до пят, отцовском зипуне с залатанными боками смело подошел к ведущему колесу и пальцем попробовал стальную шпору на острие, словно топор. Прищурился и баском, видно, подражая отцу, произнес:
— А ничаво! В хозяйстве сгодилась бы штуковина: колун, али ищо чаво можно сделать!
Ефим снова расхохотался. В толпе тоже засмеялись:
— Эй, Подзимок, отвинти ночью. Эво их сколь у колеса, никто не хватится.
Паренек не обиделся, а подошел к трактористу и, подергав его за полу пиджака, с серьезным видом опросил:
— Ты вот што, паря, научишь меня рулить?
— Ого! — удивился Ефим. — А ты кто таков?
— Петрунька я. Или еще, как все кличут, Подзимок.
— А отчего так кличут? Живешь-то как?
— А што, живем не скудно — покупаем хлеб попудно; душу не морим — ничего не варим… А если и варим, то сами не едим… А кличут меня так по отцу. «Зима-Лето» он.
Ефим пуще прежнего захохотал, на глазах выступили слезы. Вытирая их тыльной стороной ладони, сказал Петруньке:
— Как подрастешь, непременно научу. Не только рулить, и работать на тракторе.